Глава 1
Гостиная старой усадьбы встретила нас привычным унынием. Я сидела в своем обычном кресле у камина, в котором тлело всего несколько поленьев — экономили даже на дровах. Сквозь высокие окна с перекосившимися рамами лился бледный осенний свет, выхватывая из полумрака потёртый персидский ковёр, выцветший до неопределённого цвета, и потемневшие от времени портреты предков на стенах. Воздух пах пылью, старой древесиной и легкой сыростью — неизменный аромат запустения, против которого я была бессильна.
Передо мной, почти что навытяжку, стоял Джек. Мой управитель, крестьянин до мозга костей, но грамотный и честный, каких мало. В его руках дрожала потрёпанная папка с отчетами, и этот мелкий тремор выдавал его куда больше, чем обычно спокойное лицо. Я чувствовала, как узел тревоги затягивается у меня под рёбрами. Мы оба знали, что этот разговор не сулит ничего хорошего.
— Госпожа, — начал он, и его голос прозвучал глухо под высокими потолками. — Докладываю об итогах осенней страды и закладке припасов.
Я лишь кивнула, сжимая холодные подлокотники кресла. Внутри всё сжалось в ледяной ком.
— Зерно… Ржи намолотили сто двадцать мер. Ячменя — девяносто. Овса — сорок, — его слова падали, как камни в пустой колодец. Каждое число било по накатанной дорожке памяти, где хранились цифры прошлых, сытых лет. Сейчас было вдвое, нет, втрое меньше. Горло сдавило. — Картофеля выкопали двести мешков. Капусты засолили шестьдесят бочек...
Он продолжал, а я смотрела сквозь него, на потускневшее зеркало в позолоченной раме, где смутно угадывалось моё собственное отражение — сорокалетняя женщина с усталым лицом, в тёмном платье, сидящая в полуразрушенной гостиной, которой она не может управлять. Его голос стал фоном к моим мрачным мыслям. «Пусто. Всё пусто».
— И это все? — выдохнула я, и голос мой предательски дрогнул.
Мне стало жарко от стыда за эту слабость.
Джек опустил глаза, его пальцы сжали папку так, что костяшки побелели.
— Все, госпожа. Лето было холодным… дожди в самое ненадлежащее время… падеж… — Он замолчал, и эта тишина была красноречивее любых слов. Оправдания ничего не меняли. Меняли только пустые амбары.
Я откинулась на спинку кресла, чувствуя, как наваливается тяжесть, которую не сбросить с плеч. Усталость была такая, словно мне было не сорок, а все восемьдесят.
— Хватит ли нам до первой травы? — спросила я, уже зная ответ, но заставляя себя услышать его вслух.
Джек медленно, с неохотой поднял на меня взгляд, и в его честных, усталых глазах я прочла приговор.
— На людей, которые в усадьбе, — может, и хватит, если урезать пайки вдвое уже сейчас. Но на всех деревенских… и на подворье… — Он с силой кашлянул и покачал головой. — Нет. К февралю зерно закончится. Мясо — раньше. Будет голод.
