Он открыл глаза.
Поразила чистая комната, нежно-молочный свет светильника из витых фосфоресцирующих трубок над головой, блестящие никелированные приборы вокруг. Он обнаружил себя в розовом больничном халате. Лежать было мягко, словно матрас надувной.
Над ним наклонилась сестра в голубом халате, с маской на лице, над которой светились сострадающие глаза ангела, и осторожно раскинутыми, как крылья, руками в синих перчатках.
– Как вы себя чувствуете?
– Где я, в раю?
Она засмеялась с облегчением.
– У вас восстановилось сознание.
Чувствовал себя странно, словно восстал из бездны.
Как привык раньше, начал делать физические упражнения. Вроде бодр, только бока и поясница болели. «Оказывается, я еще жив!» – думал он. Какая удача! Неужели преодолел смерть?» Но когда поднимался, чувствовал постоянную усталость.
В палате рядом с ним лежал больной профессор. Он спросил:
– Как вас величать?
– Андрей Людвигович – представился тот. – Поэт.
– А меня Федор Калинович. Философ.
Типичный профессор с бородкой и усами, в таком же халате, но в академической шапочке.
– Какое сейчас тысячелетье на дворе?
Профессор смотрел на него странно.
– А вы из каких времен?
И в шутку предположил:
– Похоже, из начала XX века.
– Так и есть, – удивился вопросу поэт. – И родом из Петербурга.
Судя по виду, поэт и вправду казался слишком старомодным. Похож на старенького грустного Пьеро из сказки. Узкое лицо со страдальческими глазами, манеры интеллигента нескольких поколений. И разговаривал он так, словно жил в позапрошлом веке.
– Где ваш дом?
– Последний? В Москве на Никольской. Знаете, заметный особняк.
– Так этой улицы давно нет. Есть улица 25 Октября.
Поэт зашевелился, широко раскрыв тревожные глаза.
____
