Ветер. Он нес с востока не привычный запах хвои и болотной сырости, а едкую, горькую вязкость пепла. Радомир замер на краю знакомой еловой гривы, рука машинально сжала рукоять ножа за поясом. Его сердце, и без того стучавшее в такт усталому шагу после долгих недель пути, вдруг замерло, а потом рванулось в бешеный галоп, отдаваясь глухим гулом в висках.
Перед ним, там, где еще два месяца назад дымились трубы, звенел детский смех и мычали коровы на выгоне, зияла черная пустота. Селение. Его селение. Родичишна.
Ни одного целого сруба. Только обугленные, почерневшие ребра бревен, торчащие из груд мрачного мусора, смешанного с грязью и пеплом. Словно великан прошелся огненным бичом, выжигая все живое дотла. Тишина стояла гнетущая, неестественная, нарушаемая лишь карканьем воронья, облепившего то, что осталось от центральной усадьбы – дома его отца, боярина Любогора. Теперь это была лишь груда почерневших углей, чуть выше других. Над руинами висела тяжелая, серая пелена дыма, смешивающаяся с низкими осенними тучами.
Радомир шагнул вперед, ноги подкашивались. Земля под сапогами была липкой от недавних дождей и пропитанной чем-то темным, страшным. Он знал этот запах. Смерть. Не одна, не две – все. Все, кого он знал. Мать, отец, младшая сестренка Ульяна, дядья, тетки, дружинники отца, соседи… Все.
«Варяги…» – прошипел он сквозь стиснутые зубы. Слухи, долетавшие до него на юге, в землях кривичей, где он пытался закупить хлеб для родного селения, предчувствуя тяжелую зиму, оказались жуткой правдой. «Осадили Новгород… режут посады… жгут…» И его Родичишна лежало на пути одного из таких погромных отрядов. Маленькое, но гордое селение, слишком близкое к врагу, слишком далекое от каменных стен Новгорода, чтобы устоять.
(Описание разрушений и первых магических знаков)
Он бродил по пепелищу, как тень. Ноги сами несли его по знакомым тропкам, ныне заваленным обгорелыми щепками и оплавленным железом. Вот яма, где стояла кузница дяди Ратибора – теперь лишь остов горна да покореженные обломки инструментов. Там – место, где весело журчал ручей, а вокруг него стояли бани. Теперь ручей был запружен мусором, вода стояла мутная, красноватая, а на берегу валялись обугленные бревна. Радомир наклонился, поднял с земли оплавленную пряжку от отцовского пояса. Металл был холодным, мертвым.
И тогда он ощутил. Не только запах и вид разрухи. Воздух здесь был иным. Густым, тяжелым. Пронизанным чем-то… чужим. Колючим. Это была не просто горечь пепла. Это была магия. Темная, чужеземная. Он почувствовал ее кожей – мурашки побежали по спине. Варяжская рунная вязь, о которой шептались торговцы. Магия северных пришельцев, выжигающая жизнь.
