Константин Борисович сидел за своим стареньким столом и постукивал шариковой ручкой по зелёному сукну. Его тоскливый взгляд, блуждающий по кабинету, не предвещал ничего хорошего.
А я стояла напротив него на когда-то красивом ковре и чувствовала себя… да просто раздвоилась я. Одна я хотела пожалеть его, а другая – страшно боялась. Потому как понимала, что не просто же так он меня официально, через секретаря Сёвы, вызвал к себе в кабинет. И я ждала. Теребила полу блузки и ждала.
А он, зараза такая, тоже ждал. Поблуждает-поблуждает взглядом – и с укором на меня уставится. И опять. Эта пытка молчанием длилась уже почти пятнадцать минут. Нет, ну я, конечно же, могла возмутиться и потребовать объяснения его странного поведения. Но где-то в глубине души понимала, что лучше подождать.
Наши гляделки прервал стук в дверь. А так как она была полая внутри, стук разразился громом в почти пустом кабинете. Я дёрнулась, а Костя вскочил из-за стола.
– Кто там ещё? – недовольно крикнул он, снова опускаясь в кресло.
В дверь просунулась взъерошенная голова Родиона:
– Константин Борисович, за Вами машина пришла. Что передать? Идёте или как?
Костя перевёл взгляд с Родьки на меня и махнул на того рукой:
– Пусть ждёт…
Дверь снова закрылась.
– Счастливого пути? – попыталась пошутить я и осеклась, заметив его тоскливый взгляд.
– Издеваешься? – поморщился он.
– И в мыслях не было, Константин Борисович! – искренне возмутилась я и сделала шаг к нему, приложив руки к груди. – Не знаю, как кто, а я буду скучать…
Он резко поднял взгляд:
– Недолго, Вась…
– В смысле? – не поняла я.
– До официального выпуска из инкубатора осталось чуть больше двух месяцев. Потом я заберу тебя в Комитет…
Меня словно ушатом воды окатили. Стояла и с удивлением хлопала глазами. Страшный мой сон начинал сбываться. Это что же значит? Прощай, ЛюПарНас?!! А Ваня? А Сёва? А все наши?? Я сделала несколько шагов назад и рьяно замотала головой, отчего мои рыжие кудри засверкали в лучах закатного солнца, такого активного в эти февральские дни. Костя словно заворожённый смотрел на этот огонь и молчал. А я паниковала. Почему? Потому что Комитет разваливался на глазах, трещал по швам. А Косте было поручено его собрать и встряхнуть, заставить работать. Больше это никому не было под силу… с недавних пор… И вина эта лежала полностью на мне.
