1. Пролог
— Выпустите! — нарушил тишину в светлице злой мужской голос.
От могучих доносящихся из подвала криков посуда в шкафу зазвенела, и даже стаканы на столе подпрыгнули.
В светлой горнице за круглым столом чинно сидели староста клана Ветров Акулина и две ее сестры. Казалось, ничего не могло нарушить их мирного чаепития, и уж тем более – вопль пленника, запертого в погребе.
Задувавший в открытые окна ветерок колыхал цветастые занавески. Вокруг рыжей головы Евпраксии, видимо принимая за цветок, порхали залетевшие в око просторной светлицы яркие бабочки. Посреди стола румяной горкой возвышались пирожки. Обласканная солнцем, с канапушками на лице Евдокия с шумом прихлёбывала чай из блюдца.
— Женишься, на Мирославе — выпустим! — строгим голосом пообещала мужчине староста, неспешно поправляя на столе и без того идеально лежавшую салфетку.
— Идите к лешему! — яростно донеслось из подвала. – Похитить Кощея — одно, а заставить его жениться!.. – Мужчина даже захлебнулся от возмущения и хрипло выдавил: – Ни за что!
— Не созрел, — тяжко вздохнула Евпраксия.
Недовольная упрямством пленника, Евдокия фыркнула и потянулась к блюду с выпечкой.
— Ишь, чертяка этакий! Не хотит он, видите ли! Посидит неделю-другую в подвале, а там, глядишь, и уму-разуму наберется! – пробурчала она и со злостью откусила лоснящийся бочок пирожка.
— Не женюсь! Не заставите! — громогласно не согласился с ней Кощей. Ему вторил звук разбившего стекла.
— Он наши солененькие огурчики губит! — порывисто вскочила Евпраксия. На ее до этого спокойном лице проступило смятение.
— Новые засолим, — оторвав озабоченный взгляд от блюда с пирожками, подняла на нее глаза Акулина.
Евпраксия неохотно опустилась обратно на стул.
— Не удержите! — свирепея, прокричал мужчина.
Звук беспощадно разбивающихся банок заставил женщин разом вздрогнуть. Сжав пальцами блюдце, Евпраксия обреченно покосилась на неприметную серую дверцу в полу, ведущую в погреб.
— Кощей уничтожит наши припасы, — печально заключила она, смирившись с неизбежным.
— Ничего. Заготовим еще, — с безграничным терпением в голосе произнесла староста и, прикрыв глаза, отпила из блюдца чай. Соленья, конечно, старосте было жалко - столько трудов… Но ее в первую очередь заботила судьба клана.
— Не стоило, наверное, Кощея похищать, — неуверенно поделилась своими сомнениями с сестрами Евпраксия, чем заслужила их хмурые взгляды.
— Драгомир вскружил голову нашей девочке, пусть теперь и ответ держит, — в кои-то веки проявила заботу о внучке Евдокия.
— Вы не того взяли! Я – не он! Я не Драгомир! — услышав ее, внезапно с надеждой и облегчением в голосе прокричал пленник.
