Дуньхуан дышал пылью и вечностью. Этот город, последний оплот Поднебесной на краю безбрежной пустыни Такла-Макан, был подобен камню, брошенному в песочные часы мира. Сквозь его Нефритовые врата утекали на запад караваны шёлка, нефрита и специй, а с запада вливались диковинные люди с кожей цвета меди и глазами всех оттенков неба, принося с собой стекло, благовония и чужих богов. Воздух здесь был густым от скрипа арб, ржания лошадей, гортанных выкриков на десятках языков и тонкого, едва уловимого аромата цветущих персиков, упрямо цеплявшихся за жизнь в глинобитных дворах.
Для Мэй Лин этот город пах иначе. Для неё он пах солнцем, нагревшим камень сторожевой башни, запахом конского пота и кожи от доспехов Чэня, и, самое главное, – чистым, прохладным ароматом шёлковых нитей, что струились сквозь её пальцы с самого детства.
Её мир был заключён в прямоугольной раме ткацкого стана. Массивный, вырезанный из тёмного, отполированного до блеска дерева, он достался ей от матери, а той – от её матери. Он был сердцем их маленького дома, и его ритмичный стук – клак-так, клак-так – был биением этого сердца. Мэй Лин знала его голос лучше собственного. Знала, как он отзывается на натяжение нитей основы, как ворчит, когда нить утка ложится неровно, и как поёт свою мерную песню под её умелыми руками.
Руки Мэй Лин не знали покоя. Они были её продолжением, её голосом, её душой. Пальцы, тонкие и сильные, с мозолями на подушечках от бесконечных нитей, порхали над станом, словно бабочки над цветочным лугом. Она не просто ткала – она рисовала шёлком. В её гобеленах оживали легенды: Нефритовый император взирал со своих небесных чертогов, драконы гнались за жемчужинами в облаках, а фениксы расправляли огненные крылья. Купцы из далёкой Согдианы и даже кудрявые, бородатые мужи из страны Ром, как они себя называли, платили немалые деньги за её работы. Но самое лучшее, самое драгоценное она хранила для себя.
И для Чэня.
Сейчас на её стане был натянут самый чистый, самый дорогой шёлк, какой только можно было найти в Дуньхуане. Белый, как первый снег на вершинах Тянь-Шаня, сияющий лунным светом даже в полумраке комнаты. Этот шёлк ждал своего часа больше года. Мэй Лин купила его, отдав почти всё, что заработала на продаже гобелена с изображением Богини Сиванму. Этот шёлк предназначался для его победного одеяния.
Чэнь был воином, капитаном небольшого отряда, охранявшего участок Великой Стены к северу от города. Он не был знатен, не был богат, но в его глазах отражалась вся твёрдость пустынных скал и вся глубина ночного неба. Когда он улыбался, в уголках его глаз собирались морщинки, и Мэй Лин казалось, что в целом мире нет ничего прекраснее.
