Воспоминания приходили обрывками.
Сначала он вспомнил первые мгновения, когда пришел в сознание. Мальчик лежал на устланной сосновыми иглами бурой земле, уткнувшись лицом в сухую жесткую траву, а птицы кружили над ним и противно крухали. Но ему было все равно. Разум был подернут чернотой и ничего, кроме этой глухой черноты, для него в тот момент не существовало. Кто он? Где он? Как здесь оказался? Не важно. В мире, затянутом пеленой небытия, нет ничего важного. Лишь только молчаливое созерцание бездонного неба и черных птиц, кружащих над ним.
Потом острая белая игла света вонзилась ему в голову, и он со стоном открыл глаза, вновь выплывая из темноты.
В то же мгновение боль пронзила каждую клеточку тела и заставила надсадно закричать. Это длилось вечность, до тех пор, пока его глаза не привыкли к свету. Огляделся.
Трава. Сосновые иглы. Корни дерева. Это первое, что бросилось в глаза.
Он все так же лежал на земле. И вроде ничего не изменилось, но чутье подсказало – все было уже не так как прежде. Исчезли птицы. Но даже не они вызвали в душе это неприятное чувство тревоги. Что-то иное, гораздое важнее птиц, ушло, кажется, навсегда.
Мальчик попытался встать. И тут же застонал, не в силах выдержать новую красную волну боли, захлестнувшую его с головой.
Пришлось переждать. Делая маленькие глотки воздуха – на большие не хваталось сил, да и грудь пронзала колючая боль, – он вновь принялся осматриваться. Деревья. Склон. Внизу, по ущелью, вьётся черная дорога. Вот на этой черной дороге очередные воспоминания и обрывались. Словно на глаза накинули саван.
Следующее, что он помнил, было даже не картинкой, ощущением. Словно дрожащий воздух, в котором чувствовалось что-то мрачное, зловещее, окутавшее все непроницаемым туманом, кольцом окружившее его. Словно кто-то черный, не добрый стоял за спиной с занесенным ножом.
И третье воспоминание, самое долгое, после которого и пришло все, что было укрыто за дымкой небытия и после которого захотелось спрыгнуть с обрыва головой вниз.
Шли. Не останавливаясь, очень долго, не замедляя хода, не подбирая уставших, стирая ноги в кровь. Стоял зной. И зной этот был непрерывным, безнадежно-ровным, проникающим в самое нутро. Он жарил медленно, ибо не спешил, зная, что укрыться идущим людям негде.
Солнце было огромное, злое, и казалось, что с каждым новым шагом оно опускается все ниже и ниже, к земле, готовое изжарить всё.
До белизны калились камни и едва кто-то из идущих случайно наступал на один из таких кругляшей, как сразу же вскрикивал, а воздух наполнялся запахом паленой плоти и тряпья.
