Посвящаю своим друзьям
…Жилец девятого этажа блочного дома постройки семидесятых, подполковник в отставке Щукин обнаружил ее совершенно случайно. Вышел ранним утром на площадку покурить: жена, не переносившая дыма, нещадно гнала из квартиры! – и увидел прямо под ногами амбарный замок. Люк, ведущий на крышу, был открыт настежь.
Надо сказать, люк этот он видел открытым всего лишь раз за многолетнюю историю проживания здесь. Год назад рабочие меняли битум на крыше, и целую неделю сто восемьдесят квартир матерились от беспрерывного грохота и вони. Затем люк снова заперли. Щукин с подозрением осмотрел местность, вернулся в квартиру, надел рубашку, взвесил в руке топорик для разделки мяса и вернулся на площадку. О шайке воров, орудующей в микрорайоне, говорили давно; скорее всего, это они лазили на крышу.
С трудом поднявшись по хлипкой железной лесенке наверх, Щукин вдруг опьянел от внезапно нахлынувшего свежего воздуха, чириканья и курлыканья, ласковых лучей июльского солнышка… На крыше неторопливо текла своя жизнь – тихая, отрешенная и безлюдная. Скучающий ветерок тут же осторожно взлохматил седины подполковника, словно приглашая поиграть. Тот, щурясь, постоял с минуту, но все же заставил себя собраться, напружиниться… и даже собственный шаг показался ему кошачьим, а слух и взор сурово обострились. Он нагнулся и осторожно двинулся вперед, но не успел пройти и двадцати шагов, как увидел ЕЕ…
Винтовка с глушителем мирно стояла у парапета, аккуратно прислоненная, словно хозяин отошел в туалет. Рядом валялась гильза.
«Девять миллиметров», – автоматически определил Щукин, – «Наверное, ночью кого—то прикончили… Господи!…» – он на всякий случай неумело перекрестился и оглянулся с опаской. Но на крыше никого не было, из живого лишь мирно торчали голуби, налипшие на вентиляционных шахтах.
Вообще—то, по натуре Николай Щукин был пацифистом, и уже плохо помнил, как и зачем стал военным. В юности ничем особенно не увлекался, кроме, пожалуй, радио. Как и большинство сверстников, рос раздолбаем, однажды попался за мелкую кражу, но был отпущен, избит отцом и зарекся. После армии пытался поступать в МЭИС, однако провалил математику, а тут приятель зазвал в училище, делать было нечего…
Но молодость вместо сабельного похода бросила его, мужика мирного, в снабженцы, и в основном ошивался он при складах и канцеляриях, а бои выдерживал матерно—словесные. Позже судьба ухмыльнулась, и оказался Щукин на военной кафедре Московского института связи, где дослужился до старшего преподавателя. Глотка его стала зычной, мысли – правильными, а брюхо – большим. Студенты, как водится, считали его идиотом, и жизнь текла себе неторопливо…
