Эдгар снова взглянул на холст. Нет, ничего не получилось. Легионеры испуганно толпились вокруг сомнительной горбоносой личности в тоге, и вовсе не собирались переходить Рубикон. Личность, которой полагалось быть Цезарем и произносить пламенную речь, равнодушно смотрела в сторону. Больше всего эта сцена напоминала собрание какой-нибудь бюджетной секты, или встречу престарелых любителей ролевых игр в бутафорских доспехах. Художнику удалось не испортить только сам Рубикон, поскольку река отсутствовала на картине. Увы, очередной шедевр так и остался потенциальным, а дар Эдгара замер на уровне способностей и намерений.
От мрачного созерцания несостоявшегося прорыва художника отвлек телефонный звонок, вовремя, но совершенно некстати напомнивший, что издательство будет ждать эскизы обложки только до вечера. Пора было прекращать заниматься ерундой, и возвращаться к портрету двух неадекватных стариков и несчастной курицы, на собственной шкуре прочувствовавшей всю широту и загадочность русской души. Закончив работу и отправив эскизы, Эдгар показал легионерам неприличный жест и лег спать.
Во сне он вдруг понял, что его собственный Цезарь – точная копия однокурсника Юлиана Циммермана, с которым они не виделись много лет. Юлиан тут же вломился в грезы художника, грозно размахивая руками и отчаянно картавя: «Как ты мог нарисовать меня, Бхут! Это хуже, чем нож в спину!». Эдгар оправдывался, особенно напирая на то, что они не родственники, а удар кинжалом – это все-таки значительно страшнее, чем его картина, в чем Юлиан скоро сам убедится.
Когда он проснулся, в маленькой полутемной вселенной-студии стало значительно больше света и жизни. Аврора старательно накручивала непослушный черный локон на изящный указательный пальчик, а ее зеленые глаза подозрительно изучали Цезаря. Заметив пробуждение возлюбленного, девушка улыбнулась:
– Знаешь, кого он мне напоминает?
– Знаю. Умоляю, не продолжай!
– Юлиана! Просто копия.
– Спасибо, милая, что выполнила мою просьбу. Больше ничего не скажешь?
Аврора вздохнула.
– Все твои картины делятся на непризнанные шедевры, которые пока никому не нужны, и мазню, которую можно продать прямо сейчас. «Рубикон», безусловно, относится ко второй категории. Кстати, а где он?
– Высох. Ты выставишь ее в галерее?
– Нет, Эдгар. Не тот уровень. Постараюсь пристроить в магазинчик за углом.
Через десять минут девушка заглянула за полупрозрачную тонкую перегородку, символически отделявшую крохотную кухню от остальной студии.
– Дорогой, если ты закончил курить и обижаться, можем попить чай с булочками.
