Осень… Конец октября. Никогда не любила осень. Каждый раз в душе что-то стонет, плачет, будто от потери, а за окном словно разлита тихая, тоскливая боль. Руки сами тянутся зажечь свет и закрыться от влажного ветра, постукивающего по стеклу. Раньше я думала, что прячусь от холода. Но не теперь.
Я хочу рассказать одну странную историю, которая началась со мной несколько лет назад. Очень долго я держала все втайне, не зная, стоит ли открыть это кому-либо. Боялась, что меня примут за сумасшедшую. Но молчать стало невыносимо. Пожалуй, пора.
Меня зовут Алиса. В те годы моя жизнь представляла собой аккуратно сложенный пазл: работа архитектора-реставратора, сын-первоклассник, ипотека, одинокие вечера с книгой после того, как засыпал ребенок. Пазл был собран, но картина почему-то не радовала. Сквозь нее проступала та самая осенняя тоска, с которой я вела тихую войну.
И вот, в один из таких дней, случилось это.
Такой же ярко-желтой осенью, с уже потемневшими кое-где листьями, я везла Максима в сад. Легкий туман нежно окутывал все дымкой, но, несмотря на это, мир казался на удивление резким и четким. Возможно, виной тому была утренняя чашка крепкого кофе и слишком свежий воздух. А может, мне сейчас так кажется, потому что в тот день реальность дала трещину.
Из динамиков тихо лилась какая-то мелодия, и я машинально подпевала. Взгляд проплыл по улице и скользнул по фигуре бездомного с макулатурой, сложенной в тачке. Обычная картина для спального района, но нога сама собой нажала на тормоз, и тут я уже уставилась на пожилого мужчину в упор.
В нем было неправильно абсолютно всё.
Такое чувство, будто он сошел со старинной картины и никак не мог быть живым человеком из плоти и крови. Его волосы, длинные и спутанные в сосульки, должны были вызывать брезгливость, но в лучах низкого осеннего солнца они отливали чистым серебром, словно иней на паутине. Глубокие морщины на его лице были похожи не на трещины бедности и лишений, а на лучики вокруг глаз – следы постоянной, не стираемой улыбки. Истрепанная и залатанная одежда лишь дополняла образ беззаботного отшельника, бродяги-философа.
Но самым удивительным были его глаза. Голубые, пронзительно чистые, открытые и добрые. В них светилось такое безудержное, почти детское счастье, что становилось не по себе. Казалось, для этого человека весь мир – абсолютная сказка, и он по-настоящему рад каждому вздоху в это туманное утро. Он шел по грязной обочине так, словно шествует по райскому саду, созданному исключительно для него одного. Более счастливых людей я, пожалуй, не видела никогда.
