август 1698 года Петра, не сходившего с коня трое суток, встретили на Соборной площади, уже окружённой плотным кольцом сермяжных кафтанов и сверкавших недобрым светом бердышей. Лица, знакомые и чужие, – ожесточённые, испуганные, торжествующие. Среди них мелькали и бородатые, важныефизиономии бояр в горлатных шапках.
– Государь – вырвался голос из общего ворчания толпы. – Царевна Софья Алексеевна и брат твой Иоанн ждут тебя.
Слово «ждут» прозвучало как приговор. Петр был в бешенстве. Он соскочил с коня, высокий, в не русской одежде покрытой дорожной пылью. Пики сдвинулись теснее. Со всей силы придавили его и повязали, как мятежника, в иноземном кафтане. И весть разнеслась о пленении Петра по палатам. Ворота Новодевичьего монастыря отворились, вышла не спеша царевна Софья. Её бледное, осунувшееся за семь лет заточения лицо было непроницаемо. Только в глубине тёмных, всезнающих глаз горел холодный, неугасаемый огонь торжества. Стрелецкие полковники и бояре, что когда-то предали её, теперь встречали на коленях, кланялись в землю и называли: «великой государыней-матушкой».
В Успенском соборе пахло старой позолотой и воском, царевну Софью ждал болезненный брат, царь Иван V. Почти слепой, он сидел на своем месте,безучастный ко всему, тихо шепча молитвы. Софья встала перед престолом. Митрополит, запинаясь, начал провозглашать о «возвращении под крыло матери-царевны по воле Божьей и народа». Её тихий, но властный голос перекрыл его:
– Бог поругаем не бывает. Поругались над стариной, над верой. Ныне же! Ныне будет по-старому!
