Пахло пылью, копотью и вечной, непередаваемой горечью. Горечью воздуха, пропитанного выхлопами заводов «Глико-Доминиона». Горечью воды из ржавых труб. Горечью пайка – серой, безвкусной массы, которую в насмешку называли «Хлебом Постакка». Но сильнее всего горечь жила внутри. Пустота там, где когда-то теплилось простое удовольствие. Где должно было быть сладко.
Пятьдесят лет. Полвека с тех пор, как Великое Подслащение превратилось в Великое Вымирание. Сахарная свекла и тростник – не просто исчезли. Их стерли с лица земли, как будто какой-то злобный бог провел ластиком по зеленым полям, оставив после себя лишь пыльную пустошь да генетические руины. Патоген «Черный Корень» сделал свое дело быстро и беспощадно. А потом рухнуло все остальное.
Они называли это Сахарными Войнами. Звучит почти… невинно. Как детская игра. На деле – это был ад. Армии, сражающиеся не за нефть или землю, а за последние мешки «Белого Песка». Города, стертые в порошок артиллерийскими обстрелами из-за одного-единственного склада рафинада. Матери, продающие последнее, чтобы купить крошечный кубик для умирающего от гипогликемии ребенка. Мир сошел с ума от жажды сладкого. И заплатил за это реками крови и океанами слез.
Когда пыль боев осела, остался вот этот мир. Мир Пост-Сахарной Эпохи. П.С.Э.
Сверху, из своих небоскребов-крепостей, Сладкая Лига правила тем, что осталось. Они контролировали жалкие запасы настоящего сахара – «Белого Песка», доступного лишь избранным. Они производили «заменители»: Глико-Сир, Целлю-Свит, Аспартокс. Жидкости и порошки, которые жгли язык химической горечью, оставляли металлический привкус и лишь пародировали сладость, не давая ни энергии, ни радости. Но что еще оставалось людям? Пить воду и жевать траву?
«Сладкая Ломка» – это был не просто термин в медицинских справочниках. Это было состояние души целой цивилизации. Хроническая тоска. Раздражительность, выливающаяся в немые драки в очередях за пайком. Пустые глаза детей, никогда не знавших вкуса конфеты. Взрослые, готовые на любое преступление за шанс лизнуть настоящий сахар, хоть разок, перед смертью. Память о сладком стала проклятием, болезненным призраком прошлого.
На улицах, под вечным серым небом, пропыленным выбросами, толпились люди в выцветшей, заплатанной одежде. Их лица были серыми, как и все вокруг. Лишь рекламные голограммы «Глико-Доминиона» и других гигантов Лиги резали глаза ядовито-яркими цветами, обещая «Новое слово в сладости!» или «Спасение от Тоски!». Ложь, упакованная в неоновую обертку.
