Утром дед распахнул форточку и издевательски захохотал.
На меня повеяло зимней стужей.
– Папа, прекрати! – услышал я голос мамы. – Дай мальчику поспать!
– Угомонись, дед! – осердилась бабушка. – Меня всю жизнь холодом морозил, хоть внука пожалей!
Отец крякнул и задорно поддержал деда:
– Так его, лежебоку! Вставай, лентяй!
– Подъем!!! – по-казарменному рявкнул дед, отставной военный.
Но лентяй с улыбкой слушал родные голоса и не просыпался. Дед был у меня вместо будильника. Петух прокукарекал, но цыпленок просыпаться не спешил. Я ему никогда сразу не поддавался.
Отец не унимался:
– Вставайте, граф! Рассвет уже полощется,
из-за озерной выглянув воды!
И, кстати, та вчерашняя молочница
уже поднялась, полная беды.
Дед подхватил:
– Она была робка и молчалива,
Но, ваша честь, от вас не утаю…
Отец любил цитировать. Еще он играл на гитаре и пел, а дед, если был даже на кухне, всегда вступал вторым голосом; у них вдвоем здорово получалось.
– Спелись! – проворчала бабушка.
А дед с отцом хором закончили куплет:
– Вы, несомненно, сделали счастливой
её саму и всю её семью.
Мама снова заступилась за меня:
– Оставьте мальчика в покое! У него была трудная ночь.
В самом деле? Трудная ночь? Ну ничегошеньки не помню про сегодняшнюю ночь – как отрезало! Да и вообще – ничего не помню и не знаю! Я просто сплю…
– Дайте мальчику поспать! – повторила мама.
– Пора тебе жениться, сынок! – продолжил отец утренний балаган.
Опять двадцать пять, старая пластинка! У меня, конечно, была девушка, как у всякого нормального парня, но жениться мы с ней даже не предполагали. Нам было просто хорошо друг с другом. Но этого же мало, чтобы улечься в постель до конца своих дней, правда? Как представлю – с ума сойти, мороз по коже! Лежать рядом, глядеть друг на друга и стареть – жухнуть, как две перезрелые груши на скамейке: тускнеть и хиреть, чахнуть и блёкнуть, увядать, темнеть и покрываться морщинами. А потом прилетят две бабочки-шоколадницы и высосут из нас последние остатки… Ну уж нет! Только не с этой грушей! Я еще не встретил ту, с которой захотел бы стареть… Да еще и детей рожать… Не-ет, увольте, только не сейчас. Годика через два-три. Или через пять. Точно – через пять лет я созрею.
– Мальчик еще не готов для женитьбы! – вступилась за меня мама. – Не созрел.
– Как бы не перезрел, доча! – едко заметил дед.
– Он не девица, чтобы перезреть! – отрезала бабушка.
– Мальчик слишком влюбчивый, чтобы сделать окончательный выбор, – объяснила мама.
– И ответственный, – добавила бабушка.
Она лучше других понимала меня и знала обо мне больше, чем я сам.
