Потом, много лет спустя, Валентин вдруг вспомнит эту историю, лежа на пляже в Ялте. Он вспомнит ее в тот момент, когда Маша поднимется с деревянного топчана и пойдет к морю своей походкой балерины, чуть выворачивая носки наружу. Валентин заметит взгляды мужчин ей вслед и еще раз с привычным удовольствием подумает о том, что жена по-прежнему похожа на девочку – такая же легкая и стройная, несмотря на то, что ей уже тридцать шесть лет. Он подумает, что, наверное, так и должно было случиться, глядя, как Маша обходит полных бесформенных женщин, возле которых копошатся в песке многочисленные дети; что теперь у них с женой есть почти все для полноценной и счастливой жизни, а та история прочно забылась, превратившись в нечто, похожее на заброшенный и заколоченный старый дом, куда не нужно возвращаться, потому что все равно ничего не вернуть – ни одной минуты, прожитой там до того дня, когда дом внезапно опустел, был навсегда покинут и остался стоять лишь по недоразумению, хотя его давно следовало снести. К сожалению, снести его никак не удается, он существует где-то, и они с Машей тщательно обходят его стороной, уже пятнадцать лет стараясь не замечать – вот как сейчас жена не заметит голого малыша, с ног до головы оклеенного песком. Этот малыш возникнет на ее пути, смешно покачиваясь на кривых толстых ножках, словно перетянутых невидимыми ниточками, а Маша спокойно свернет в сторону и равнодушно пройдет мимо. Она даже не улыбнется малышу – и Валентин поймет, почему она не сможет ему улыбнуться – а пойдет дальше к воде, твердо вздрагивая при каждом шаге всем своим загорелым до черноты телом, точно ветка дерева, лишенная листьев, – пока не погрузится в воду и не поплывет к красным буйкам запретной для купальщиков зоны. Она не оглянется на него ни разу, и тут, именно в эти секунды, Валентин опять вспомнит все, начиная с проклятых подушек в рюкзаке, о которых ему до сих пор стыдно и неловко думать. Он вспомнит те три дня и еще раз скажет себе, что тогда он поступил правильно и умно, и никакой его вины в случившемся нет. Но почему-то именно подушки в рюкзаке будут напоминать о себе с особой издевательской насмешкой, словно дразня своей бессмысленностью, – две семейные пуховые подушки, засунутые в туристский рюкзак для того, чтобы тот выглядел заполненным и не был в то же время слишком тяжел.
Валентин готовил рюкзак в комнатке, где они с Машей жили вот уже полгода с той поры, как поженились. Комнатка не принадлежала им, а была меньшей из двух комнат квартиры Машиных родителей. Почти половину ее занимал старинный шифоньер с выгнутыми дверцами. На шифоньере помещались книги, сложенные в стопки, а внутри него находилось все имущество молодой пары.
