Последние Архитекторы
Воздух в заповеднике Уайпапа-Пойнт был пьянящим коктейлем из соли, влажной земли и сладкого, почти приторного аромата цветущего новозеландского льна. Нетронутый уголок Южного острова, святилище, столь яростно оберегаемое законом и географией, что на его пляжах тюленей было больше, чем людей. Единственными, кто ступал сейчас по этим берегам, были те, кому принадлежало небо над ними и чьё разрешение требовалось кораблю, чтобы хотя бы войти в окружающие воды. На выветренной скамье из плавника, отшлифованной до блеска столетием равнодушных ветров и волн, сидели трое мужчин, которые сообща контролировали значительную часть этого неба и большую часть мира под ним.
Случайному наблюдателю, если бы ему позволили приблизиться на пятьдесят миль, они показались бы просто тремя стариками, иссохшими и немощными, а их кожа напоминала карту, испещрённую морщинами и пигментными пятнами. Однако их истинный возраст был тайной, охраняемой так же ревностно, как пароли к их глобальным финансовым сетям. Все они давно отпраздновали свои сотые дни рождения, и само их существование было свидетельством медицинских технологий такого эксклюзивного уровня, что их с тем же успехом можно было бы считать магией: генная терапия, персональная печать органов и кровотоки, насыщенные нанитами, что вели постоянную, но проигрышную войну со временем.
Артур Стерлинг, британский аристократ, чьё семейное состояние было заложено на менее благовидных аспектах колониальной торговли и с тех пор расцвело в глобальную медиаимперию, тяжело опирался на трость с серебряным набалдашником, вырезанную из бивня мамонта. Его руки, скрюченные особенно упрямой формой артрита, которую не могли полностью унять даже его миллиарды, дрожали, когда он указывал в сторону Тасманова моря.
– Оно насмехается над нами, знаете ли, – прохрипел он. Его голос звучал как сухой шелест старой бумаги, но сочный акцент итонского образования всё ещё цеплялся за слова. – Эта безжалостная, идиотская вечность. Она будет здесь, будет биться об эти же берега, с этим же занудным ритмом, ещё долго после того, как наши имена станут лишь сносками в истории, которую мы сами оплатили.
Напротив него сидел Кендзи Танака, молчаливый патриарх японского технологического конгломерата, определившего цифровую эпоху от полупроводников до мыслящего ИИ. Он едва заметно кивнул. Он сидел совершенно неподвижно, его осанка была стальным стержнем дисциплины, пережившим распад его тела. Его глаза, хоть и затуманенные лёгкой дымкой катаракты, всё ещё хранили пронзительный интеллект.
