ГЛАВА 1: «ЦИФРЫ НА АСФАЛЬТЕ»
Лев Коробов стоял у окна, прислонившись лбом к ледяному стеклу. Холод был единственным ощущением, которое пробивалось сквозь толщу апатии, обволакивавшей его, как кокон. Он считал.
…Семьдесят третий. Семьдесят четвертый. Семьдесят пятый.
Семьдесят пятый труп на отрезке улицы, который он мог охватить взглядом с десятого этажа своей «двушки» в спальном районе Екатеринбурга. Он начал вести этот жуткий учет на третий день, когда понял, что новости по телевизору врут, а правительственные заявления не имеют ничего общего с реальностью за окном. Сначала это были просто «единицы». Потом он, бессознательно начал систематизировать: мужчина в темном пальто, лежащий поперек бордюра; женщина в медицинском халате, распластанная у дверей аптеки «Фармакор»; два тела в униформе таксистов, застывшие в вечном споре у открытых дверей своих автомобилей. Семьдесят пять. Цифра, за которой стояли разбитые жизни, несказанные слова, несделанные дела.
Пять дней назад это были люди, живые люди. Они спешили на работу, покупали кофе, ругались в бесконечных пробках, целовали на прощание детей, строили планы на будущее. Будущее, которое не наступило для них, и сегодня они были просто мусором, разбросанным по земле. Одни лежали неестественно скрюченными, с вывернутыми под немыслимыми углами конечностями. Другие – почти благопристойно, словно просто уснули на холодной земле. Это сломанные куклы обретшие вторую смерть.
Он провел здесь, в своей однокомнатной крепости, шесть дней. После начала конца через семьдесят два часа отключилось электричество а совсем немного позже и вода перестала течь из крана. Он помнил тот момент, когда экран телевизора, транслирующего очередное обращение «для успокоения населения», погас, и свет в люстры померк, мигнув, на прощание, в последний раз. Тишина, опустившаяся на город, была не благоговейной, не умиротворяющей. Она была густой, тяжелой, как сажа, впитывающей в себя все остальные звуки. Ее разрывали лишь далекие короткие, сухие автоматные очереди, и иногда – тот самый звук, от которого кровь стыла в жилах и которую Лев научился ненавидеть больше всего на свете. Нечеловеческий, протяжный, булькающий стон, доносившийся словно из самой утробы мертвой плоти. Это был не крик ярости, каким его показывали в фильмах. Это был звук бесконечной, бессмысленной агонии, последний выдох легких, в которых не осталось воздуха, лишь кровь и слизь.
«Вспышка неизвестного заболевания… призывы сохранять спокойствие… введен режим ЧП…» – эти фразы заезженной пластинкой звучали у него в голове.
