I
Панельная многоэтажка возле сгоревшего Дома культуры пользовалась у жителей Зернограда дурной славой. Дом этот умирал долго: даже когда в первую зиму после Войны городские котельные встали, и трубы в доме лопнули, не выдержав стоящих морозов, здесь еще продолжали жить. Парк культуры, что десятки лет беспечно шумел изумрудной листвой прямо под окнами, вырубили на дрова, и, может быть, уже не жизнь, но вполне себе существование продолжило теплиться в панельке, согреваемой огнем самодельных печек-буржуек. Каждый вечер теперь на облезлых кухнях за слабым чаем и крутым кипятком, хуторским самогоном и ГОСТовской водкой, при оплывших свечах и керосиновых лампах жильцы обсуждали только одно – когда же все "это" закончится и наступят, наконец, прежние времена.
К лету даже самые упрямые осознали: жить как ДО Войны уже не получится. Никогда. Многие семьи тогда покинули дом, срубили избы на окраине города и разбили подле них огороды. Другие, в основном молодежь и те, кто полегче на подъем, уехали в города, где еще было электричество и мутные люди с огнестрелом, по инерции называющие себя милицией. Дом заметно опустел.
Прошло еще какое-то время, и власти в городе не стало вовсе. В один из осенних дней к многоэтажке подъехали грузовики с ушлыми ребятами в рабочих куртках и при оружии. Визитеры настойчиво пригласили горстку оставшихся жителей во двор и быстро нашли с ними общий язык (путем нескольких выстрелов поверх голов). Правда, и эти ребята не загостились – быстро срезали все батареи, сняли рамы с окон, да шифер с крыши, погрузили все собранное в машины и исчезли без следа: новые поселения, хаотично возникающие на просторах стертой Войной страны, требовали все больше стройматериалов…
Тень жизни с тех пор мелькала лишь в паре квартир, где за плотно забитыми фанерой провалами окон горел огонь. Но через год-другой с ветром северной бури на крышу занесло что-то такое, что заставило даже самых упорных жильцов спешно бежать, даже не собрав вещей. Впрочем, что бы ни поселилось теперь под крышей – вниз спускаться оно не пыталось, а потому прочие горожане махнули рукой на останки здания, предпочитая просто держаться от него подальше. С тех пор дом умер окончательно и больше в его квартирах живые люди не появлялись.
А вот подвал – дело другое, подвал дома все это время полнился народом. Собирался там особый сорт людей: ребята пропащие и в то же время фартовые, каких немало проклюнулось на свет с тех пор, как страны не стало.
В подвале дни и ночи шла игра. Падали на столы замусоленные короли и дамы треф, лилось в грязные стаканы самодельное вино и крепкий чифирь. Верткие силуэты, едва различимые в свете бензиновых коптилок, едко шутили, грубо ругались и шустро сменяли друг друга за расставленными повсюду столами.
