Зеленые глаза электронных часов светились симметричными цифрами: 02–20. Затем левый глаз подмигнул: 02–21.
За стеной до сих пор орала музыка, забивая смазанные, словно следы кроссовок в слякоть, голоса. Грохнул очередной залп хохота; после полуминутной паузы – 02–22 – еще один. Но ведь когда-нибудь они лягут спать, им же тоже с утра на пары… 02–23.
Она повернулась на бок, чтобы не видеть часов. Глаза уже давно свыклись с темнотой. Рубашка Андрея, раскинув рукава, смутно белела на полу; из-под нее выглядывал фрагмент брюк, стянутых, оказывается, прямо вместе с трусами: вон цветастая резинка за кожаным хвостиком ремня. И рядом – смятый квадратный пакетик с рваным краем.
Снова заворочалась. На животе, лицом в подушку, было удобно от силы пару мгновений – потом захотелось дышать. В который раз перевернулась на спину и, едва помещаясь на самом краю кровати, сухими бессонными глазами уставилась в лысую лампочку под потолком. Мимо наискось пробежали лучи от автомобильных фар.
Музыка вдруг утихла, и она успела вздохнуть с облегчением, – прежде, чем нестройные девичьи голоса потребовали: «Включи!», – и кто-то немедля исполнил их требование.
Вот тут-то и захотелось плакать.
Все должно было произойти совсем-совсем не так. Не здесь и, наверное, не сейчас. И не… она прикусила губу, обрубая щупальце незваной, холодной и скользкой мысли.
С ним. Только с ним.
И ей совершенно не было больно…
Андрей сказал, что так тоже бывает. И вовсе не сразу уснул: они долго разговаривали про любовь и про жизнь, и даже о том, как после института – пять вечных лет! – можно будет пожениться… Просто он-то не первый раз ночует в общежитии. Он привык, что музыка за стеной и зеленые часы прямо в глаза…
02-30. Полтретьего.
Она опять повернулась на бок – теперь уже лицом к Андреевой спине. Теплой, тихонько посапывающей. На узкой пружинной кровати нос почти касался его кожи; от щекотки захотелось чихнуть.
И вдруг она взвилась в диком, неправдоподобном ужасе.
Отшатнулась, едва не потеряв равновесие. Расширенными глазами смотрела на эту смуглую, поросшую редкими кустами курчавых волос, абсолютно чужую спину.
И он – не Андрей!!! – зашевелился, перекатился на другой бок, сотрясая пружины, и приподнялся на локте. Короткая шея в буграх волосатых плеч, маленькие сонные глазки на орангутаньем лице. Утробный зевок, переходящий в ухмылку. И тянущиеся к ее груди толстые пальцы с обкусанными ногтя…
05-45.
Она вросла взглядом в зеленые цифры, не веря, что проснулась.
В рассветном полумраке комната Андрея была похожа на старую черно-белую фотографию. Темно-серый шкаф с покосившейся дверцей, чуть посветлее стол у окна. Вторая кровать – голая, без матраса. Большой плакат на стене: какой-то голливудский спаситель мира с шерстью на могучих плечах… н-да. И ни единого звука; общежитие таки сдалось и заснуло.