Год выдался удачным. С полей собрали большой урожай зерна, леса щедро делились грибами и ягодами, возле берегов косяками ходила рыба, а дичи было столько, что охотники никогда не возвращались с пустыми руками. После трех засушливых голодных лет Брейви-Бэй расцвел. Люди не только наедались вдоволь, но и делали запасы на долгую зиму. С их лиц пропало хмурое выражение, и все чаще на улицах города раздавался беспечный смех.
– Хвала богам за такой урожайный год, – не забывали приговаривать дряхлые старухи, сыто щурясь на лавках возле низких домов с темными крышами.
– Хвала Лахору, – вторили рыбаки, возвращаясь с богатым уловом.
– Хвала Мейв.
Этим летом тропа к святилищу на поклон-горе была утоптана особенно плотно. Возле ритуальных камней каждое утро появлялись подношения и десятки белоснежных лилий – благодарность богам за то, что даровали сытое время и отвели беды от небольшого острова, затерявшегося среди свинцовых волн Седого моря.
Народ ликовал. Были счастливы все, кроме рыженькой любопытной Анетты.
Она одна знала правду.
…В ту зимнюю ночь, когда за Полом пришли, ей не спалось. Семеро мужчин в черных плащах с капюшонами, скрывающими лица, словно тени вступили на порог приюта. Открыла им сама Матушка Тэмми:
– В конце коридора налево, – раздался ее подобострастный шепот, и гости отправились дальше.
– Не закрывай. Темно, – прохрипело в ответ.
Они прошли мимо двери, за которой, затаив дыхание, сидела Анетта. Сквозь узкую длинную трещину в полотне, она видела, как зловещие силуэты, четко обрисованные светом равнодушной луны, остановились перед комнатой Пола. С легким скрипом дверь отворилась, и они вошли внутрь. Сколько Анетта ни прислушивалась, сколько ни силилась в потемках рассмотреть, что же происходит, – все без толку. Ни звука – мертвая тишина.
А наутро, собрав всех приютских сорванцов в столовой за пустыми столами, Матушка Тэмми скорбным голосом объявила:
– Пол сбежал.
Малыши расстроились, девочки постарше грустно вздыхали, потому что восемнадцатилетний парень был на удивление хорош собой – высок, широкоплеч, с копной светлых, вечно торчащих в беспорядке волос и озорной улыбкой, – и каждая из них втайне мечтала завладеть его сердцем. Парни недоумевали. И только Карл, его лучший друг, уверенно произнес:
– Ну и правильно сделал. Сколько можно в этой дыре сидеть!
За это его выпороли так, что он потом неделю сидеть не мог и морщился, стоило только неудачно повернуться.
О том, что видела той ночью, Анетта никому не сказала. Страшно было, особенно когда смотрела, как Матушка прижимала белый платочек к глазам, смахивая ненастоящие слезы, при этом в уголках тонких бледных губ таилась довольная улыбка.
