Вселенная дышит. Не ровным вдохом спокойных систем, а прерывистым, хриплым дыханием аномалий. Туманность Фантом – это шрам на лице галактики, гниющая рана в пространстве-времени. Здесь законы физики капризны, как дитя, а реальность истончается, как старый пергамент, готовый порваться от малейшего напряжения. Пространство здесь было ненадежным, как болотная трясина; звезды мерцали непостоянно, словно вот-вот готовые погаснуть навсегда. Воздух в рубках кораблей, рискнувших зайти сюда, всегда казался чуть гуще, чуть холоднее, насыщенным озоном предчувствия. Пятьдесят лет назад здесь растворился без следа гордость Космофлота – исследовательский корабль «Полярная Звезда», унеся с собой гениального капитана Волкова и его команду. Волков… Легенда и предостережение. Его портрет висел в академии: пронзительный взгляд, резкие черты лица, казалось, высеченные из гранита решимости. Лёха помнил, как замирал перед этим портретом, чувствуя смесь восхищения и леденящего душу предупреждения. С тех пор Фантом пожирает корабли с ненасытной жадностью. Их называют «призраками». Мертвые металлические киты, блуждающие в вечной мгле, чьи силуэты проступают в сенсорных помехах, наводя суеверный ужас на новобранцев и холодный интерес на ветеранов. И для курсанта-физика Алексея «Лёхи» Новикова, чей разум оперировал уравнениями гиперпрыжков и тензорами аномальных полей, эти призраки были не страшилками, а величайшей загадкой, математической головоломкой вселенского масштаба. Его детство прошло под звездными картами; пока другие дети играли в войнушку, он строил модели кораблей и рассчитывал их траектории на старом отцовском планшете. Пропажа «Полярной Звезды» была для него не просто катастрофой – она была личным вызовом, нерешенным уравнением, терзавшим его ночами. Разгадка, шептала его интуиция, скрыта не в механике исчезновений, а в их психоистории – в последних мгновениях запертых в металлических гробах сознаний, в том, как разум сталкивается с абсолютно чуждым. Он часто представлял себя на месте тех пропавших: вот он, последний капитанский лог, вот – искаженные показания сенсоров, вот – внезапная тишина… Что они чувствовали в тот миг? Панику? Озарение? Или пустоту, поглощающую все? "Страх, – говорил ему наставник в академии, старый, видавший виды астрофизик Гордеев, – это ключ. Страх – это сигнал системы о непонимании. Пойми страх пропавших, и ты поймешь, что их поглотило." И вот его шанс: навигационная практика на утлом учебнике «Азимут», бороздящем окраины туманности. Капитан «Азимута», суровый ветеран Борис Игнатьев, предупредил: «Край зоны, курсанты. Ни шагу дальше. Фантом не прощает любопытства». Но для Лёхи это был зов. Лёха, с всклокоченными волосами и горящими от напряжения, почти лихорадочным блеском глазами за монитором, не видел опасности. Он видел уравнение, оживающее за иллюминатором, видел цифровые потоки данных, сливающиеся в узор, который он один, казалось, мог прочесть – узор, ведущий в самое сердце Фантома. Рядом сидела Катя Сомова. Он почти не знал ее до этого рейса – тихая девушка с курса ксенопсихологии. Но что-то в ее спокойной, наблюдательной манере, в ее темно-янтарных глазах, казалось, видевших больше, чем говорят, заставило его как-то раз заговорить о своих теориях. И она слушала. Не как другие, с вежливым скепсисом, а с глубоким, почти пугающим пониманием. "Ты чувствуешь пространство, Лёх, – сказала она тогда, – а я чувствую его отражение в… в тех, кто в нем застрял." Эта фраза тогда его покоробила. Сейчас же, на краю Фантома, ее слова отдавались зловещим эхом.