Женевьева Васильева молча слушала подругу Марфу Дерябкину, хмуря свои тонкие, как будто нарисованные карандашом, брови.
– И куда он исчез, интересно?
– Сама не знаю, все говорят, что болен, а когда заболел, чем, и в какой больнице лежит, никто не знает.
– Прямо совсем никто и не знает?
– Нет. В деканате это никого не интересует, а фон Биттенбиндер упорно молчит и, судя по всему, знает не больше, чем другие.
– Хороший друг, – усмехнулась Женевьева. – Ясненько, всё меньше у нас с тобой, Марфа, остаётся первокурсников.
– Да, – поддакнула та, – уже троих с первой сессии отчислили, а скоро уже и вторая наступит, всего-то три месяца осталось, а она посложнее окажется.
– Конечно, набирали всех подряд, да ещё вне конкурса. Вот такие и не выдерживают учёбы, – выразила своё недовольство Женевьева просто для того, чтобы перевести на другую тему опасный для неё разговор.
– Да, не выдерживают, – вновь поддакнула Марфа, – и этот Дегтярёв тоже сюда попал по набору, как сирота. Отец у него, видишь ли, погиб на фронте, и что теперь, всех подряд брать? А он вот заболел, и отчислят его, это уж ясно, как день!
– Что ты сказала, повтори? – мгновенно вспыхнула от злости Женевьева.
Она никогда не замечала за собой гнева, просто не приходилось, но то чувство, что внезапно охватило её, заставило задрожать губы, а глаза вспыхнуть явной злостью. В другой момент она смогла бы сдержать себя или не показать чувства так явно, но сейчас эмоции захлестнули девушку.
– Так это, заболел, и отчислят его, – со страхом глядя на лицо подруги, внезапно ставшее очень злым, пролепетала Марфа, явно не понимая, с чего та не на шутку рассердилась.
– Нет, что ты до этого сказала, повтори то, что сказала про его отца?!
– Так это… погиб у него отец на фронте, но это же не даёт ему право поступать именно в Павлоград, – гораздо тише, но и более упрямо ответила Марфа.
– Марфа! – скорее выплюнула из себя, чем сказала имя подруги Женевьева, – сколько у тебя родственников за сотню лет погибло или оказалось ранено во всех прошедших войнах?
– Ааа, эээ, мы же купцы старинного рода, мы деньги зарабатываем, а не воюем.
– Так вот, Марфа, – и Женевьева наклонилась над подругой, хищно раздувая ноздри своего точёного аристократического носа. – Все мои родственники, как со стороны мамы, так и со стороны папы, воевали. Дядя пришёл с войны без ноги, дед погиб, и так в каждом поколении. Все мужчины моего рода были офицерами и абсолютно все служили в армии, либо в гвардии. Кому-то повезло, и на его долю не пришлось войны, а кто-то сражался за свою жизнь не на одной войне, а то и всю жизнь этим занимался. Я знаю всё о своих предках, как они воевали и чего им это стоило. А ты смеешь изрыгивать из себя такие слова в отношении юноши, чей отец был дворянином и погиб, защищая таких, как ты, купцов? А?! Что вы сделаете, когда начнётся война, побежите из страны спасаться, или что? А она уже не за горами, поняла, д… Марфа?!
