Грузовой транспорт «Персефона» висел в пустоте, как забытая богом железяка – левый борт в тени температурой минус двести семьдесят, правый под слабым светом далёкого Солнца, похожего отсюда на особенно яркую звезду. Двести сорок семь суток дрейфа в поясе Койпера превратили его обшивку в карту микрометеоритных царапин и вмятин, а навигационные огни мигали с усталой неохотой умирающего маяка. Здесь, на краю Солнечной системы, семь человек дрейфовали в грузовике, который по иронии судьбы носил имя богини подземного царства.
В крио-отсеке царила стерильная тишина. Семь капсул выстроились вдоль стен, как саркофаги в древней гробнице. Мягкое голубое свечение индикаторов создавало иллюзию подводного мира – спокойного, безвременного, мёртвого. Температура держалась на отметке минус пятьдесят – достаточно холодно, чтобы сохранить оборудование, достаточно тепло, чтобы не превратить в лёд гидравлику.
В капсуле номер один что-то изменилось.
Сначала это был просто всплеск на мониторе мозговой активности – острый пик среди ровных волн глубокого крио-сна. Потом ещё один. И ещё. Датчики зафиксировали учащение сердцебиения, скачок адреналина, микродвижения глазных яблок под закрытыми веками.
Алексей Волков видел сон.
В этом сне его дочь Маша стояла на берегу замёрзшего озера. Ей было двенадцать – ровно столько, сколько в день его последнего отлёта. Рыжие волосы развевались на ветру, веснушки на носу казались россыпью звёзд. Она что-то кричала, но он не слышал слов – только видел, как шевелятся её губы, как отчаяние искажает детские черты.
Лёд под её ногами покрывался трещинами. Чёрная вода просачивалась сквозь них, поднималась выше, выше…
– Папа! – наконец долетел до него крик. – Папа, они слушают! Они всегда слушали!
Лёд проломился. Маша исчезла в чёрной воде, и в тот же момент…
Сигнал тревоги разорвал тишину крио-отсека. Красные огни замигали в такт воющей сирене. На центральной консоли высветилось: "ПРИОРИТЕТНОЕ СООБЩЕНИЕ. КОД ОМЕГА. НЕМЕДЛЕННОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ."
Капсула номер один зашипела, выпуская облако криогенного газа. Крышка медленно поднялась, являя миру тело командира. Алексей Волков – сорок четыре года, седина в коротко стриженных волосах, шрам через левую бровь – сделал первый судорожный вдох. Лёгкие обожгло переработанным воздухом с металлическим привкусом.
– Мать вашу… – прохрипел он, пытаясь сесть. Мышцы не слушались, словно он пролежал не восемь месяцев, а восемь лет. Медицинский гель тягучими нитями свисал с кожи, холодный и липкий, как слюна.
– Доброе утро, командир Волков, – раздался бесстрастный голос корабельного ИИ. – Процедура экстренного пробуждения инициирована. Рекомендую оставаться в капсуле ещё три минуты для стабилизации показателей.
