– Значит, вы, граф, по-прежнему утверждаете, что не имели никакого отношения к смерти короля?
Грон молча поклонился. Повторять это в сотый раз он не считал нужным. Граф Сакриензен, сидевший во главе стола и на протяжении всего этого спектакля, который назывался очередным допросом, сверливший Грона напряженным взглядом, шевельнул пальцами. На плечо Грона легла рука стражника.
– Идем, – глухо прорычал он.
Подобное обращение можно было считать вежливым. Обычно эти ребята не снисходили до слов, а просто наподдавали арестованному древком алебарды и потом, если арестант не успевал среагировать достаточно быстро, добавляли кованым сапогом. Но Грон числился в благородных, к тому же следствие явно зашло в тупик с доказательствами его вины, так что пока стража с ним особенно руки не распускала.
До комнаты, вот уже неделю являвшейся местом его заключения, Грон добрался через пять минут. Она была в этой же башне, только тремя этажами выше. Похоже, когда-то здесь была оружейная. За это говорила толстенная, окованная железом дверь с прорезанным в ней небольшим окошком и пара небольших окошек под потолком, сейчас забранных толстой решеткой. Ну и само расположение – в башне, этажом ниже стрелковой галереи, а не в подземном каземате. Но решетки и дверь с окошком были единственным, что роднило комнату с тюремной камерой. Впрочем, нет, еще параша. Столь элегантной вещью, как ночной горшок, Грона не одарили, и все свои естественные надобности он отправлял в массивную деревянную бадью, стоявшую в углу у двери. В остальном комната была обставлена вполне соответственно его рангу. У дальней от двери стены стояла кровать, рядом с ней кресло, перед ним небольшой стол и высокий напольный подсвечник на шесть свечей. Надо признаться, по нынешним временам условия содержания были просто царские.
Войдя, Грон расстегнул камзол и, стянув его с плеч, бросил в кресло, после чего вытянулся на кровати, заложив руки за голову. Дознание длилось уже почти месяц. И то, что это было именно дознание, пусть и запутанное, наполненное интригами, клеветой, лжесвидетельством и неприкрытым политическим давлением, а не скорое судилище, просто проштамповавшее уже согласованный сторонами приговор, во многом являлось заслугой принцессы…
– Ваш ангилот, предатель и изменник! – высокопарно произнес наследник герцога Аржени.
Пожалуй, это был миг его наивысшего удовольствия. Но именно миг. Потому что в следующее мгновение раздался ледяной голос принцессы:
– Нет, граф! Я запрещаю вам отдавать свой ангилот этому ничтожеству.
