Глава 1: Болезнь памяти
Квартира Лии пахла пылью и страхом. Марк сидел на её потертом диване, сжимая голову руками так сильно, что костяшки пальцев побелели. Его лицо, обычно такое сдержанное, было серым, землистым от невыносимой боли.
– Я помню его, Лия! Каждую чёртову деталь! – его голос срывался на хриплый шёпот, полный отчаяния. – Помню, как он, семилетний, помогал мне нести тяжёлый портфель с книгами из школы, и мы спотыкались на каждой ступеньке. Помню, как он в двенадцать разбил мячом окно в гараже и мы вместе склеивали его скотчем, боясь, что отец заметит. Эти воспоминания… они впиваются в мозг, как раскалённые иголки. Они… лишние. Чужие. Но они мои!
Он был Якорем. Единственным известным им человеком, чья память оказалась невосприимчива к стиранию. Его разум стал архивом стёртых людей, могилой для несуществующих воспоминаний. Но человеческая психика не была предназначена для хранения несуществующей реальности. Каждое такое «лишнее» воспоминание вызывало у него приступ чудовищной мигрени, тошноту, а иногда и кровотечение из носа, как будто его мозг физически отторгал информацию, не имеющую опоры в текущей реальности.
– Это не их почерк, – сказала Лия, показывая ему на своем планшете увеличенное фото символа, снятого на стене заброшенного завода. – Тени хотели всё поглотить, сделать частью себя. Эти же… они редактируют. Вычёркивают. Как корректор в тексте.
Внезапно в комнате повисла оглушительная тишина, которую прорезал резкий, пронзительный звонок. Стационарный телефон, старый дисковый аппарат, который они отключили и засунули в шкаф ещё при переезде, звонил. Провод болтался пустой петлёй. Марк, с трудом фокусируя взгляд, подошёл и снял трубку. Из динамика донёсся ровный, синтезированный, безжизненный голос, словно голосовой помощник, который научился говорить с ледяным, безразличным презрением:
– Аномалия «Воронов-Якорь». Нестабильный элемент архива. Нарушает целостность нарратива. Рекомендуется к исправлению или удалению.
В тот же миг стены комнаты поплыли. Обои с цветочным узором зацвели сложными фрактальными спиралями, мебель на мгновение стала плоской, двумерной, как чертёж в архитектурном проекте, а из угла, из самой тени, выполз запах – не существующий в природе, отталкивающий запах статического электричества, озона и чего-то древнего, фундаментального – запах распадающихся смыслов.
– Глитч, – прошептала Лия, чувствуя, как у неё замирает сердце. Реальность дала сбой. Первый, но явно не последний.
P.S. Память – это фундамент, на котором стоит наше «я». А что если этот фундамент начинают выбивать по кирпичику? Что остаётся от человека, когда его прошлое объявляют черновиком, подлежащим правке? Самый страшный яд – не тот, что убивает тело, а тот, что растворяет душу, стирая следы её существования.
