Теодор зажег свечи в опочивальне, несмотря на то, что маман была весьма против, если ими пользовались без особой нужды. Он хотел, чтобы Латгардис проснулась в теплой комнате. Вчера его жена доставила ему удовольствие. А вот он ей – навряд ли… Теодор подбросил в камин полено и поплотнее закутался в вязаный плед. Брачная ночь прошла – и вместе с ней в очаге погас огонь.
Латгардис еще крепко спала, и он посматривал на ее спящее ангельское личико, полуприкрытое светлыми прядями волос. Будить свою герцогиню ему не хотелось несмотря на то, что сейчас он ее хотел сильнее, чем вчера. Теодор боялся напугать ее своим аппетитом. Да и навряд ли ему дадут спокойно насладиться соитием, маман уже прислала камеристку и скоро явится сама.
Герцог позвал Элли, тихо ждущей в соседней комнате.
— Пойди, разбуди госпожу!
Камеристка торопливо выбежала, сделала поклон и подошла к кровати.
— Госпожа, просыпайтесь, пора вставать, гости ждут! — громко сказала она, пошевелив хозяйку за плечо.
Этой ночью Латгардис ничего не снилось, или она просто не запомнила сон. Она услышала зовущий голос Элли, но вставать из теплой постели совсем не хотелось. Она чувствовала себя ужасно измотанной, а как только пошевелилась, неприятные, ноющие ощущения в нежном женском месте дали о себе знать.
— Сейчас… — простонала Латгардис и, собравшись силами и духом, поднялась.
Теодор посмотрел на нее и все понял. В брачную ночью он сделал ей больно, хотя привык доставлять женщинам удовольствие. Это был его первый опыт с невинной девушкой, до сих пор он обходил таких стороной. Еще один минус брака! С женщинами, привыкшими к мужчинам, не нужно особо нянчиться.
Теодор встал с кресла и подошел к жене. Все-таки нужно уладить то, что случилось.
— Не переживай, боли пройдут, и в следующий раз тебе будет приятно, — Теодор убрал растрепанные волосы с ее лица.
Почувствовав пальцы мужа, Латгардис сжалась и слегка дёрнулась, беспомощно глядя ему в глаза. Она была готова дать волю своим эмоциям, заплакать и умолять его не повторять то, что с ней сделал. Так эта мука будет повторяться? И как часто?
Теодор наклонил голову и припал к ее губам. Латгардис не могла пошевелиться от сковавшего ее страха. У нее перехватило дыхание, а сердце заколотилось так отчаянно, что стало больно.
Она понимала, что ей следует отстраниться и сказать ему, что не хочет, но она не смогла этого сделать. Прикосновение его губ стало таким приятным, чтобы от него отказаться. Вздох, дрожь тела, которое целиком было охвачено острым томлением – все было непривычно приятно. Кончик его языка медленно и жарко скользнул внутрь по ее нижней губе. Она ахнула, и тут же смутилась собственных ощущений.
