2025
Глава I: Сон и Воронежский Привет
Корсар проснулся от того, что в его ухе копошился палец. Не
просто палец – тонкий, грязный, с обгрызенным ногтем, словно
его владелец пытался выковырять из слухового прохода какую-то
государственную тайну, но неосторожно, оставив острые
заусенцы. Боль была не резкой, а назойливой, как долгий зимний
вечер в коммуналке, где сосед за стеной учит играть на баяне.
Он открыл глаза.
Перед ним сидел пацан. Лицо – карта нищеты, зубы – как
развалины Вердена, глаза – два уголька, выпавших из печки
истории.
– Оу фа… это я, я… Воронежский Привет… – пробормотал пацан.
Голос его звучал так, будто его склеили из вчерашних пельменей
– холодных, липких, слегка подтаявших по краям.
Корсар вскочил с койки с той же резкостью, с какой когда-то
покидал тонущие корабли. Рука сама выписала дугу – сочный, звонкий лещ. Воронежский Привет отлетел к двери в сортир и
бесшумно осел на кафель, как мешок с костями.
– Вставай! – рявкнул Корсар. В голосе не было злости, лишь
усталое удовлетворение от действия, как у человека, который
давно привык бить первым.
Пацан прижался щекой к холодной плитке, судорожно втягивая
воздух. Ловил запах? Казачьей вольницы? Или просто аромат
козьих катышков, закатившихся под раковину?
– Нефочу мне туфа форофо… – выдохнул он, стеная.
Корсар потер ухо, пытаясь выскрести остатки сна и этого
абсурдного вторжения. Рыгнул – автоматически, для очистки
совести. Взгляд стал жестким, сфокусированным.
– Кто ты такой?
Ответ пришел не звуком, а бумагой. Серой, жесткой, отмеренной
рулоном в общественных нужниках. На ней дрожащей рукой было
выведено:
«Воронежский Привет»
– Воронежский… Привет? – Корсар перечитал, будто не веря
глазам.
– О фа фа, я Воронежский Привет… – подтвердил пацан, расширяя границы нелепости до размеров Вселенной.
Корсар замер. Секундная пауза наполнилась дымом дешевой
папиросы и тяжестью непонимания. Потом, отрезано:
– Имя – как вчерашний суп. Даже тараканы в углах не станут его
обсуждать. Позорно.
– У фебя не луфе, – тонко парировал Воронежский Привет. И
пукнул. Случайно, но с убийственной точностью попадания в
диссонанс момента.
Метафизическая наглость этого жеста переполнила чашу. Корсар
вцепился в облезлую, когда-то белую, а ныне уриново-желтую
рубашонку и швырнул пацана на койку. Тот упал, свернулся
