Божья коровка ползла по левой Алькиной груди, шустро перебирая крохотными лапками. Добравшись до соска, она секунду помедлила, покрутилась на месте, отчего Альке стало щекотно, а сосок сморщился и сделался похожим на маленький розовый финик.
– Божья коровка, улети на небко! Там твои детки кушают конфетки… – прошептала Алька, – Всем по одной…
И вдруг, стиснув пальцы в кулаки так, что ногти врезались в ладони, она выпалила:
– Забери меня с собой!!
Вскинув кверху выпуклые красно-черные крылышки, жучок умчался в небесную даль, по своим, никому не ведомым, делам.
Алька села, подтянула голые коленки к подбородку. Вокруг стрекотал и чирикал на разные голоса приречный луг. Вдали серебрились ивы, а за ними в мареве летнего полдня, угадывалось шоссе с проносящимися по нему мобилями.
Жара стояла просто тропическая, но Алька неожиданно почувствовала озноб. Она собрала разбросанную одежду, свернула плед. Но, не смотря на мурашки, бегущие по спине, не смотря на гусиную кожу, одеваться ей не хотелось.
Нагнувшись, она огладила руками свои стройные ноги, провела ладонями по бедрам, талии, курчавым волосам в межножье, плоскому животу с задорной пимпочкой пупка, на мгновение сжала груди…
«Мамочка! Я не хочу! Не хочу… – пронеслось в голове, – Ведь и надо-то всего ничего… Какие-то паршивые три тысячи! Всего три…»
По щекам девушки текли слезы, но она их не замечала. Три тысячи – и она сможет остаться собой. Такой, какая есть. Пусть и за забором, пусть вдали от цивилизации, но она сможет наслаждаться жизнью, сможет любить и быть любимой. Пить вино. Заниматься сексом. Сможет родить ребенка.
Три тысячи…
Алька оделась. Велосипед валялся неподалеку, в траве. Нормальные люди не ездят на велосипедах. И не разгуливают вдали от города нагишом. Нормальным людям это все ни к чему. Потому что они – нормальные, а она, Алька, нет.
Конец ознакомительного фрагмента.
