В тюремном коридоре "Сталлифера" был яркий, безжалостный свет. Послышалось гудение системы обновления воздуха. Время от времени раздавался приглушенный стук, когда какой-нибудь элемент оборудования космического корабля приводил в действие какое-нибудь реле где-нибудь. Но находиться в одиночной камере было очень утомительно. Стэн Бакли – лейтенант космической гвардии, обвиняемый и находящийся под стражей – нашел это более чем утомительным.
Возможно, его следовало бы поддержать тем фактом, что он был невиновен в обвинениях, выдвинутых против него Робом Торреном, бывшим его непосредственным начальником. Но чувство невиновности не помогло. Он сидел в своей камере, держась неподвижно с мрачной решимостью. Но глубокий, дикий, разъедающий гнев рос, рос и рос внутри него. Он рос именно таким образом в течение нескольких недель.
"Сталлифер" продолжал сверлить пространство. Из его иллюминаторов космос не был той враждебной, неподвижной завесой немигающих звезд, которую знали первые межзвездные путешественники. На скорости в тысячу двести световых лет, когда поле Боудойна-Холла сжималось сорок раз в секунду для контроля скорости, звезды заметно двигались. Сорок мельканий галактики вокруг корабля в каждую секунду создавали впечатление, что Вселенная всегда была в поле зрения.
И звезды двигались. Те, что были ближе, двигались быстро, а те, что были дальше, медленнее, но все двигались. А привычка заставляла движение создавать ощущение перспективы, так что звезды казались распределенными в трех измерениях и с корабля казались очень маленькими, как светлячки. Весь космос казался маленьким и почти уютным. "Сталлифер" направлялся к Земле с Резуи II, и на его пути было несколько дней, и он преодолел расстояние, подсчет которого поразил бы воображение.
Однако в своей камере Стэн Бакли мог видеть только четыре стены. Не было никаких изменений в освещении; никаких признаков утра, ночи или полудня. Время от времени охранник приносил ему еду. Это было все – за исключением того, что его глубокий, свирепый и ужасный гнев рос до тех пор, пока, казалось, он не сойдет от этого с ума.
Он понятия не имел о часе или дне, когда совершенно внезапно безжалостный свет в коридоре померк. Затем дверь, которую он не видел с тех пор, как вышел в тюремный коридор, с лязгом отворилась. Шаги приближались к его камере. Это был не охранник, который кормил его. Он знал это очень хорошо. Это была разновидность рутины, которая не должна была меняться до его прибытия на Землю.
Он сидел неподвижно, сжав руки в кулаки. За дверью камеры маячила фигура. Он холодно посмотрел на нее. Затем ярость, столь великая, что почти переходила в безумие, наполнила его. Роб Торрен посмотрел на него.
