История возникновения «Пикника…» представлена авторами как отдельная зарисовка, сама по себе ставшая литературным произведением. Внезапное рождение фантастической идеи, сродни озарению. В стиле Цезаря: Veni, vidi, vici[1].
Во время прогулки в доме отдыха «Комарово» братья Стругацкие набрели на заброшенную неряшливую стоянку каких-то автотуристов в лесопарке. «Вскрытые консервные банки, драная автопокрышка на кострище, сигаретные окурки, всякий неопределенный мусор. „Интересно, как на все это реагирует лесная живность?“ – спросил кто-то из нас. И сюжет пикника на обочине космической трассы тут же был сформулирован» >OFF-LINE[2].
Вот так легко и непринужденно, почти мгновенно, родился замысел романа. Саму эту гипотезу возникновения Зоны излагает один из героев романа – доктор Валентин Пильман в третьей части ПНО[3]. Пильман рассказывает теорию «Пикника на обочине» примерно теми же словами и с помощью тех же образов, что присутствуют в воспоминаниях Бориса Стругацкого.
Итак, задуман «Пикник на обочине» был в феврале 1970 года в Доме творчества в Комарово, о чем свидетельствуют записи в дневнике. Но прошел целый год, прежде чем авторы приступили к написанию романа. Роман (Борис Натанович Стругацкий указывал, что «Пикник» – это повесть, а «может быть, даже – роман», так что в энциклопедии ПНО будет называться «романом») писался в три захода и довольно быстро: 19 января 1971 начат черновик, а 3 ноября того же года уже был готов чистовой вариант текста.
Впервые «Пикник…» вышел в 1972 году в журнале «Аврора» в номерах с седьмого по десятый.
Позднее Борис Стругацкий вспоминал: «Замечательно, что „Пикник“ сравнительно легко и без каких-либо существенных проблем прошел в ленинградской „Авроре“, пострадав при этом разве что в редактуре, да и то не так уж чтобы существенно. Пришлось, конечно, почистить рукопись от разнообразных „дерьм“ и „сволочей“, но это все были привычные, милые авторскому сердцу пустячки, ни одной принципиальной позиции авторы не уступили, и журнальный вариант появился в конце лета 1972 года, почти не изуродованным»[4].
Однако на самом деле правок было предостаточно, редакторы требовали постоянно подчеркивать, что действие происходит «за бугром», в мире бездушного капитала, с его язвами и пороками, старательно возводя на страницах романа вовсе не бумажный, а настоящий «железный занавес». Приглаживались и другие «неправильности»: строго дозировалась выпивка, вместе с руганью убирались также просторечные слова и выражения, все «низменные», на взгляд социалистических редакторов, подробности. Трясина в советском романе не может вонять – это моветон. Досталось и «живым покойникам», которых советские редакторы наотрез отказывались воспринимать как художественный образ.
