Пролог.
Буря расправляла чёрные крылья и грозилась пролиться безжалостным студёным дождем на измученную землю. Века утекли с того дня, как Великие Предки обрушили пламень и хлад на мир и утонули в рукотворном океане боли, а место это так и не залечило древние раны.
Очень скоро всесокрушающий ветер пролетит, завывая тысячами голосов тех, кого нет, сминая, круша и унося с собой.
Он любил такие моменты.
Мгновения затишья, когда всё замирает в страхе, не понимая, что надлежит прятаться, спасая самое ценное что есть в этом бренном мире – свою жизнь.
Он и сам когда-то был таким же: глупым, неопытным, слабым. Те времена прошли, испарившись как дым от благовоний, зажжённых в храме в честь великого змея Калии, дабы тот ниспослал своим детям защиту от монстров, обитающих в мрачном древнем лесу неподалёку от города.
Тогда он был мал словно весенний цветок, едва-едва пробивший плотную корку спёкшейся после зимы почвы; глуп как суслик, выбирающийся из норки поглазеть на шум; доверчив как…
Как ребенок.
Тогда он и был ребенком. Маленьким семилетним мальчиком.
Сколько лет прошло? Восемь? Или даже десять? Сколько раз зима сменила лето с того дня, когда родители отдали его в услужение? Когда он познал святую ярость, что очищает этот мир от скверны?
Он не помнил.
Прошлое ушло вместе с усталостью и болью, с запахами алхимических настоев и страха, с привкусом магии и крови.
О, да, крови в те годы пролилось много, куда больше, чем следовало видеть мальчику.
Но такова жизнь во всей своей первозданной и необузданной красоте и трагичности. Законы, что ниспослали боги, жестоки, но нарушить их не выйдет ни у одного смертного.
Почти ни у одного.
У него – получилось.
Он плотнее запахнул полы куртки, взятой горячей сталью, а не блестящим и таким холодным золотом, что туманит разум слабых и внушает недостойным дурные мысли.
Темнело, порывы ветра становились всё резче, всё злее, всё нетерпеливее. Буря, точно горячий юноша, добравшийся до алькова любимой женщины, стремилась взять всё и сразу, здесь и сейчас, не тратя ни секунды на раздумья и ожидания.
Небеса разорвал гром, заставивший его блаженно зажмуриться и вдохнуть полной грудью свежий воздух, напоённый удивительной прохладой пустынной земли и яростным предвкушением очищения.
Но было в нём что-то ещё.
Нечто иное, пугающее, отталкивающее.
Нечто, что он, казалось бы, успел позабыть за то время, что провел в добровольном изгнании, пребывая в покое с миром и самим собой.
«Что же это?» – подумал он. – «Что я упускаю?»
Он принюхался, и, наконец, точно вспышка молнии понимания, разрывающей гнетущее болото невежества, пришло осознание.
