Белый котенок пищал так жалобно, что у любой молоденькой девушки слезы навернулись бы на прелестные глаза. Зачем он забрался на дерево, выяснить было невозможно: как говаривали люди, зверя поймет лишь зверь – или человек, если только он колдун. Правда, Ветта Ольшанская колдуньей не была, да и глаза ее прелестными никто назвать не решался – выпученные, как у рыбы, и неопределенного, грязного цвета. Закатав рукава простенького платья, она приступила непосредственно к спасению котенка в беде.
Довольно смело задрав юбку – она знала, что никто не увидит, поскольку все немногочисленные домочадцы находились в усадьбе, а до ближайшего соседа было далеко, – молодая госпожа Ветта забралась повыше, чтобы дотянуться до зверька, и ловким движением взяла его в маленькую ладошку. Спрыгнув на землю, она сперва отпустила котенка, надеясь, что он доживет до возраста, когда от него будет толк – мышей в усадьбе водилось предостаточно, – и только потом отряхнулась. Взглянула на дерево, будто удостоверяясь, что где-нибудь в ветвях не стонет еще один нуждающийся в помощи зверек. Вздохнула. Старая ольха качнула ветвями на ветру, словно вздыхая вместе с ней.
Говорили, что это была необычная ольха, чьи корни ушли в землю во времена, когда все люди были колдунами. Оттого и листья ее казались зеленее, и ствол крепче, и никакие морозы и засухи не были ей страшны. По этому дереву называлась и усадьба, к которой теперь направлялась Ветта, просто и ясно – Старая Ольха. Путешественник, впервые услышавший это название, имел обыкновение спрашивать: «Где же Новая?» На это местные привыкли отвечать: «Уже и Новая сгинула, а Старая стоит и будет стоять, пока мир не рухнет».
Деревянный домик, слывший когда-то обителью одной из самых богатых и древних фамилий Берстони, теперь был похож на остов погибшего корабля. В дверях показалась Гавра – одна из двух последних слуг господ Ольшанских, старая кормилица, пережившая большинство своих выкормышей, которая выступала в роли прачки, кухарки и любых других ролях, необходимых в хозяйстве в конкретный день. Помогал Гавре ее внучатый племянник Сташ, громила, отличавшийся большой любовью к насекомым и физическому труду. Возможно, он любил что-нибудь еще, но сказать об этом никому не мог: с самого рождения Сташ был глух, как пробка.
Заметив Ветту, Гавра указала сморщенным пальцем на окошко второго этажа.
– Госпожа звала, – гавкнула она, – сундук открыла. Пока ты гуляла, из Кирты кто-то с письмом прискакал.
