Ночь опустилась на город, словно тяжёлое покрывало, скрывая в своих тенях не только улицы, но и тайны, которые никто не осмеливался разгадать. В мастерской, где время казалось остановившимся, лежала пара старинных перчаток – тонкая кожа, вышитая серебром, хранившая в себе больше, чем просто память. Марина осторожно коснулась их, и мир вокруг изменился.
Внезапно перед глазами вспыхнули образы: бальный зал, наполненный светом и музыкой, но в углах пряталась тьма, которая шептала о предательстве и боли. Женский крик разорвал тишину, смешавшись с запахом крови и дорогих духов. Перчатки словно ожили, передавая ей чужие чувства и воспоминания, которые не должны были быть раскрыты.
Она знала, что это только начало – начало истории, которая изменит всё. Истории о любви и ненависти, о тайнах, спрятанных в тканях прошлого, и о тех, кто готов пойти на всё, чтобы сохранить их в секрете.
– Ты слышишь меня? – прошептал голос из тени.
Марина вздрогнула, но не от страха, а от осознания, что её дар – не проклятие, а ключ к разгадке.
И в этот момент часы пробили полночь, открывая дверь в мир, где прошлое и настоящее переплелись навсегда.
Пыль, осевшая на старинном комоде эпохи модерна, вспыхнула в луче утреннего солнца, когда Марина Арцруни провела ладонью по шероховатой древесине. В мастерской царил хаос упорядоченности: стеллажи с банками пигментов, мотки неотбеленного льна, кисти с выщербленными ручками. Воздух пах скипидаром и временем. На столе ждал предмет, принесённый курьером из «Мартиросян и сыновья» – коробка из чёрного картона, перевязанная шёлковой лентой.
– Новый заказ от Тер-Меликянов, – голос Арама, ассистента, прозвучал из-за стойки с микроскопами. – Говорят, реликвия семейная.
Марина развязала ленту. Внутри, на подушке из муара, лежали перчатки: женские, из тончайшей лайковой кожи, вышитые серебряной нитью по манжетам. Конец XIX века, угадала она по шву «настрочка». Но её взгляд зацепился за пятно на указательном пальце левой перчатки – тёмно-коричневое, въевшееся в кожу. Кровь. Не реставрационная подделка, а подлинная, столетняя.
– Вардан Тер-Меликян лично просил ускорить работу, – добавил Арам, протягивая конверт с письмом. – Пишет, что перчатки будут экспонироваться на юбилейной выставке их рода.
Марина не ответила. Её пальцы уже тянулись к пятну, будто магнит. Дар всегда проявлялся внезапно – волной холода под кожей, мурашками на затылке. Она коснулась кожи.
*Тусклый свет канделябров. Запах пудры и горького миндаля. Шёлк платья шуршит о паркет. Чьи-то пальцы впиваются в её запястье, больно, до хруста костей. Голос, шипящий на ухо: «Ты думала, он твой?»*.
