Смотреть на сборище циркачей ему мешало солнце. Выбраться из допросных закутков было приятно, но небесное светило било по глазам, заставляло щуриться, рассеивало внимание. В обычные свои будни он двигался во тьме, спешным шагом перетекая из одного мрачного переулка в другой. В помещениях, куда его закидывала судьба и долг службы, зачастую окон не было вовсе. А если и были, то за ними висела непроглядная тьма, изредка отступающая под напором лунного света и мерцания звезд.
Другими словами, Гораций считал себя человеком ночи. И любил тень. Сам был тенью.
Однако сегодня очередной изгиб судьбы напополам с долгом привел его сюда: на отполированную множеством задов скамью в уголке небогато обставленной комнаты. Иные обители замка поразились бы, узнав, какое непрезентабельное помещение было зажато меж шикарно обставленными залами и бархатными коридорами этажей.
Каменные стены не несли на себе никаких украшений, а обстановка больше напоминала комнату для общения с душевнобольными. Гораций никак не мог отделаться от подобного ощущения, даже спустя множество визитов. Стол с одинокой свечкой, ныне не горящей, да пара стульев, хозяйский и гостевой. Поле битвы для столкновения двух умов. А некогда грубо стесанные доски (а теперь зеркально-гладкие), выполняющие роль скамеек, тянулись по бокам помещения, словно место для стражи и врачевателей, наблюдающих за разговором.
Сегодня роль праздного наблюдателя выпала ему. Тонкие губы едва не искривились в ироничной усмешке, но Гораций сдержал порыв. Личина была в новинку, обычно он стоял по центру комнаты, никогда не садясь, словно не желая принять правила игры. Стоял, чеканя слова, глядя на хозяина кабинета и борясь с мыслью, что если в комнате и есть душевнобольной, то вот он: сидит, сцепив руки, на колченогом стуле, на который без слез было не взглянуть. Иного объяснения подобному насилию над собой у Горация не было. Нет-нет, а на лице начальника проступала мучительная гримаса, но был тому причиной неудобный стул, изнурительный подъем по лестницам столичного замка или груз забот на плечах – оставалось загадкой.
Тем удивительнее было существовать в этой комнатушке на рассвете, чего давно не случалось. Пусть близость к земле не позволяла отнести кабинет к «высоким этажам», бьющему в оконный проем солнцу это ничуть не мешало. Проказливые лучи стелились по скамье, перебегали на стены и лупили по глазам, что тоже было в новинку. В новом антураже фигура начальника, скрюченная за пустым столом, выглядела будто черный колтун, горстка изломанных углов, темнеющих на фоне окна.
