Сладкий дым, въедаясь в нежно алеющие скатерти, плывёт по тесному пространству клуба. За столами, освещёнными теплом горячих ламп, сидят люди: их губы растягиваются в опьянённых улыбках, и от каждого волнительного возгласа саксофона виски в прозрачных стаканах вздрагивает. Дурман сладкого голоса вплетается в беспокойный гул контрабаса, и сидящий за ударной установкой мужчина весело трясёт головой. В бесконечных улыбках этого вечера Виктория сияет подобно Вифлеемской звезде.
Торжественное сверкание рояля отражается в маленьких хрустальных камушках, свисающих с невысокого потолка. Белоснежная ткань шифона опускается к бледным коленям, и искрящаяся бахрома платья задорно подпрыгивает от каждого плавного движения своей хозяйки. Виктория раскрывает алые губы, и из них вылетают сладкие ноты. С придыханием певица замирает, и звонкие слова ложатся на невесомые возгласы золотистой трубы позади неё. Блондинистые волосы, завивающиеся у подбородка, взлетают от каждого энергичного всплеска руками. Её публика, эти опьянённые джазом люди, упоённо падает на спинки своих стульев.
Виктория – ангел, купающийся в океанах вин и сладких сигар. Её чарующее пение каплями мёда озаряет полумрак сцены, и обвязанное жемчугом запястье поглаживает стойку микрофона. Пушистое перо на её небольшой шляпке нежным веером обдувает чёрные ресницы. Неувядающая красота её лица обрамляется чарующими свойствами голоса, и стоящий за спиной Виктории оркестр – безупречное дополнение к её торжеству.
Жизнь – это всплески наслаждения и купание в блеске софитов. Бесконечное искусство, умещающееся во тьме бархатных перчаток и стуке белоснежных каблуков. По нежной шее стекает влага, ублажающая два пятнышка родинок у подбородка. Единство с оркестром – малая толика возбуждающего удовольствия, которое пронзает мгновение счастья. Сила молодости заключается во всеобщем обожании. Если звёзды погибают, сгорая в тёмных глубинах космоса, то купающиеся в музыке женщины должны исчезать на самом пике. Единение с Богом, с самой сущностью искусства – это и есть наслаждение, которое опоясывает каждую удлинённую строчку сладенькой мелодии.
Виктория поёт, и нежные кудри её волос щекочут румяные щёки. Красота её молодости соскальзывает с неровного числа – «27». Полосы морщин перестают свидетельствовать лишь о том, что она много улыбалась в этой яркой жизни, и певице на это плевать: вокруг только обожание, восторг, вечный праздник. Единственно важное – бунтарский крик саксофона, опоясывающий нескромных гостей. Публика любит её, Викторию, для них она – мессия, освещающая вселенную виртуозным пением. Она – застывшая во времени забава для удовлетворения чужих потребностей. Ей не грозит угасание звонкого голоса, ей не страшно гниение красоты. Терпкая одержимость мгновением – небесный трофей. Нет людей более любящих, чем те, кого ты ублажаешь. Взаимовыгодное наслаждение, сладкий привкус полумрака на языке. Блестящие серьги подпрыгивают, когда их торжествующая хозяйка подносит микрофон к губам и проникновенным шёпотом завершает своё выступление. Рояль позади неё радостно звенит. От сладкой улыбки Виктории пульсируют даже истерзанные стенки этого клуба. Это выступление – её шедевр.
