ПРОЛОГ
Остановившись около двери его кабинета, я замерла. Я знала, что он там. Я знала, что большая часть сотрудников отделения ушла – рабочий день закончился. Поздно.
Но он был там. В своем кабинете – за стеклянной перегородкой, закрытой жалюзи изнутри. Он никуда не уходил. Каким-то болезненным десятым чувством я его отслеживала. И никогда бы в жизни не пропустила, если он прошел мимо.
Я бы ушла! Клянусь святыми небесами – это было все, чего я хотела. О чем, затаившись, тихо просила Господа, судорожно сжимая подлокотники своего кресла.
Пусть сегодня я просто уйду домой. Мой рабочий день просто закончится, как и десятки, сотни раз до этого. Пусть сегодня все обойдется…
Пожалуйста!
Но за полчаса до конца рабочего дня он позвонил по внутреннему телефону и велел принести дело Илие Метреску, которое забирал Шенк. Да, того самого Метреску, о котором последние дни кричали заголовки всех газет Предьяла, не иначе – у газетчиков в полиции завелся осведомитель. Откуда бы они тогда с таким удовольствием смаковали подробности его смерти?
У бедного Илие Метреску кто-то вырезал печень. И Кастор Трой, помощник начальника полицейского управления, желал в который раз ознакомиться с подробностями жизни и смерти несчастного.
Я ступила в его кабинет, прикрыв за собой дверь так осторожно, будто она была хрустальной и такой хрупкой, что от малейшего сотрясения разбилась бы вдребезги…
Но это я должна была разбиться вдребезги!
Я… я… я…
Разлететься на осколки с острыми гранями – как много лет назад раскололась перламутровая оправа маминого зеркальца. Изящная вещица, которая как магнитом влекла меня – десятилетнюю девочку в венке из жимолости, без спроса забравшуюся в мамину комнату…
Я думала, сплетение молочно-белых нежных цветов сделает меня хоть немного красивее. Но я ошибалась.
Уронив его, я так и осталась в холодной глади пухлощекой девчонкой, отчаянно ненавидящей себя. Узкие глаза. Нос картошкой. Толстые губы. Беспорядочно топорщащиеся в разные стороны волосы. Даже цветы утратили свою красоту и живость рядом со мной – красноносой безобразной жабой…
– Моника, я же столько раз говорила – нельзя заходить в мою комнату! Ну вот, посмотри, что ты наделала – разбила зеркало, которое подарила мне моя бабушка на восемнадцать лет! Испортила такую красивую, старинную и памятную вещь!
– Мама, я все исправлю! Я склею оправу так аккуратно, что будет незаметно!
– Нет. Вещь безнадежно испорчена.
– Офицер Трой, дело Метреску… – негромко прошептала я, изо всех сил прижимая к себе папку, как будто не желая расставаться с ней и ища в ней свое спасение. – Я могу идти?
