«Это не просто смерть. Это – память, вписанная в мою душу огнём и сталью. И я ношу её в себе – тихо, как носят шрамы, которые не видны глазу».
Сентябрьская слякоть разъедала тонкую подошву ботинок, а свинцовое небо давило на плечи так же, как и его жизнь. В тридцать лет Владимир, или как его называли на работе, Вова, был обычным инженером леса в каком-то забытом богом НИИ. По утрам, сквозь мутное стекло автобуса, он смотрел на мелькающие однотипные дома серого города и думал о том, что всё в его жизни одинаково: одинаково серые утра, одинаково безразличные лица коллег и одинаково пустой взгляд жены, когда они, случайно, встречались вечером за ужином.
Его брак с Викой был похож на старый, заброшенный сад. Когда-то там цвели розы, но со временем они увяли, а на их месте остались лишь сорняки обязательств. Вика была талантливым генетиком. Её страстью, её жизнью, её кислородом была наука. Когда она говорила о мутациях и ДНК, её глаза загорались, и она забывала обо всём на свете. Вова понимал это, но не мог не чувствовать себя лишним. К тому же, у Вики была больная мать, требовавшая постоянного ухода. Это истощало её. Встречи с мужем были редкими и короткими. Она всё время куда-то спешила, всегда была уставшей. Они не ссорились, не выясняли отношений. Просто постепенно отдалились друг от друга, как две звезды, которые когда-то были частью одной галактики.
Дома его ждала тишина. У Вики был очередной эксперимент, а значит, она вернётся поздно и ужин придется готовить самому. «Что ж не привыкать».
Вова снял мокрые ботинки, прошёл на кухню, машинально вскипятил себе чай и сел за стол. Тиканье настенных часов отмеряло секунды его жизни, такие же пустые и монотонные. Вдруг скрипнула дверь. Это была Вика. Он не ожидал её так рано.
Она вошла, не поднимая глаз, и повесила плащ на вешалку. Её движения были выверенными и уставшими, словно она была сложным механизмом, который вот-вот остановится.
– Прервали эксперимент. Не хватило реактивов. Опять, – её голос был плоским, без интонации. Она прошла на кухню и молча принялась готовить себе ужин, отгородившись от него стеной молчания.– Ты уже дома? – удивился Вова.
Воздух сгустился до состояния железа. Он наблюдал, как она режет лук – быстрые, резкие движения. Он знал, это не просто лук. Это всё, что накопилось за годы: невысказанные обиды, ночи, проведенные в лаборатории, её мать, требовавшая всё больше внимания, его тихое, ноющее одиночество.
– Время было другое, – отрезала она. И с этими словами поставила сковороду на огонь. Шипение масла стало точкой в их диалоге. Он понял, что любая попытка говорить будет разбиваться о её молчаливую, отчаянную усталость. Он видел, как её плечи напряглись, ожидая продолжения, но он отступил. Очередной раз.– Вика, – начал он, и сам испугался звука собственного голоса. – Может, поговорим? Она замерла на секунду, затем с ещё большим ожесточением продолжила резать. – О чём, Вова? – она не обернулась. – О том, что ты живешь в каком-то своём мире? Или о том, что мы стали чужими людьми, которые делят одну квартиру? – Мы же не всегда такими были…
