А началась эта история с дождичка проливного, с осеннего такого дождя, дюже противного. Он кап-кап-кап-кап-кап по крыше, ну и потекла, то бишь, наша крыша. Полез муж ее починять. Мужик починяет, и я вслед за ним лезу: где дощечку тесовую подержать, а где и топорик. И Егорке чего-то дома не сиделось, выскочило дитятко на улицу в легкой рубашонке и тоже наверх карабкается. Я его ногой тихонько отпихиваю, отпихиваю, мол, беги до хаты, пострел! А он ни в какую, прет себе на крышу и прёт. В общем, заболел Егорушка, простудился, слег, во бред лихой ударился, а о чём бредило дитятко, с его слов вам сейчас и рассказываю.
Лежит Егорушка на печке, кашляет и то ли спит, а то ли дремлет. А как открыл он свои ясны глазоньки, глядь, стоит пред ним не то глист большой, не то змей малый: ростом с младенца и ни рук, ни ног, ни головы – головастик, как есть головастик! Лишь рот большой, зубастый и глаза печальные. Склонилась эта тварь над моим сыночком и просит:
– Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет! Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет!
Потянулся Егорка рукой к столу за картошкой и сам своей руке диву даётся: растёт его рука, растёт и достаёт прямо до стола, берет картошку и кладёт её в рот головастику. А головастик не унимается:
– Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет! Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет!
Потянулась рука Егорки во второй раз к столу, берёт кувшин квасу, подносит его к головастику и вливает ему весь квас прямо в пасть. Отрыгнуло чудище и говорит:
– Накормил, напоил Игошу, а теперь я к тебе жить пойду! Накормил, напоил Игошу, а теперь я к тебе жить пойду! – и прыгает Егору прямо в рот, да на душу усаживается.
Вот с той поры и потеряли мы сыночка, начал злой Игоша жить да Егоркиным телом пользоваться. По полу прыгает, кричит:
– Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет! Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет!
А как сожрёт весь хлеб да кашу, так в курятник бежит курей давить. Грешным делом, отец его веревкой к столбу привязал, как козлёнка. Но это уже летом было. А зимой он всю кровь из нас выпил! Что мы только ни делали: и к знахарке его водили, и к ведьме старой, и к колдуну лютому. Ничего одержимого не брало: ни отвороты, ни ворожба, ни зелье могучее! Всё орёт и орёт себе:
– Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет! Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет! – да баб за титьки хватает, молоко испить норовит.
Вовсе сладу на беса не стало! Посидел он, значит, всё лето на привязи, посидел… Осень проливными дождями вдарила. Снова надо было Игошу в дом заводить иль сарай отдельный для него ставить. Да поздно уж было, морозец вдарил. Плюнул отец, в лес Игошу поволок. Завёл в чащу глубокую, привязал к дереву крепкому и оставил лесным зверям на съедение. Я об том и не знала, до соседей ходила, а иначе б костьми легла, но родную кровинушку никуда б со двора не пустила!