Никакой необходимости выходить на поверхность объекта у Калика не было. Оба вспомогательных двигателя, корректировавших курс ледяной глыбы, управлялись из жилого отсека, где он в данный момент находился. Оба находились в рабочем состоянии (он недавно проверял), связь с ними была устойчивой. Более того: выход на поверхность транспортируемого объекта был строго запрещен инструкцией и полетными правилами, и нарушение запрета грозило отстранением от полетов на срок до пяти лет. И если Калик хотел и дальше работать в Space Cargo International (а он хотел) и не намеревался менять профессию и уходить из космоса (а он не намеревался), то должен был выбросить из головы всю эту дурь о прогулках по айсбергу и тихо сидеть в отсеке, прокладывать курс и сосать лапу. Нарушить инструкцию было нельзя, скрыть нарушение – тем более (за этим следили регистраторы известные – вон он, глазок в углу кабины, и регистраторы скрытые, спрятанные среди прочей электроники), космос не терпел разгильдяйства (это было написано во всех учебниках), а потому – смотри выше. То есть сиди тихо.
Однако Норманн Калик не был в космосе зеленым новичком. Еще во время учебы полетал на линии Земля-Луна, потом год стажировался на марсианских чартерах, и вот теперь второй год работал на маршруте Европа-Марс. Случалось и устранять неполадки в оборудовании, и находить выход в разных нештатных ситуациях. И он знал, что регистраторы, даже те самые «черные ящики», или колдуны, как их называли между собой пилоты, можно обмануть. И он уже давно (месяца три, а может, четыре назад) пришел к выводу, что инструкции пишутся для людей туповатых и робких, таких, что за всю жизнь не сделают и шага в сторону. Себя Норманн к таким не относил.
Он вдруг ясно представил, как он спустя год, по окончания срока контракта, вернется на Землю, как встретится с Робертом, и Лопесом, со всеми друзьями, как увидится с Джулией, и станет рассказывать о своей работе – редкой, экзотической, а в глазах большинства даже героической работе, и как кто-то из них вдруг спросит: «Так что, выходит, ты ни разу и не ступил на поверхность такого айсберга? Не видел, как это все выглядит вблизи?» И как он начнет лепетать что-то жалкое про инструкции и запреты, про свирепое начальство… Нет, представлять такое не хотелось. Норманн понял, что он не простит себе, если не сделает хотя бы одного шага. Далеко он не пойдет – зачем? Но один-то шаг можно! Или несколько. Надо только сначала…
