Я считаю дни недели, оставляя ногтем едва видные отметины на полу в углу своей комнаты. Посеревшая от времени доска из мягкого дерева легко поддается. Я не знаю, совпадают ли мои метки с тем, какой сегодня день на самом деле. Может да, а может и нет. Просто решила начать считать, как только прояснилось в голове. Это был мой первый маленький ритуал. Когда я стала покидать свою комнату, к нему быстро добавлялись новые, украшая мою рутину, помогая отвлечься. Так было легче пережить время. Среди повседневных заданий, что я себе придумывала, были, например, такие: хотя бы раз за день обойти весь дом, до куда могу дотянуться, без единого скрипа (самое сложное); поговорить с дворовым псом (кажется, мы начали понимать друг друга); пересчитать кольца цепи. Последнее мне нравится больше всего. Несмотря на то, что количество колец всегда одно и то же, я все равно старательно пересчитываю каждое, перебирая их пальцами по одному. Они прохладные, чуть шершавые и пахнут железом. Все одинаковые, где-то с мизинец. Их всего триста восемьдесят. Дойдя до последнего, я принимаюсь измерять ими расстояния. До печки сто пятьдесят шесть колец. До ближнего окна – ровно двести. До дальнего – триста девятнадцать. До двери – примерно четыреста двадцать, но точно я не знаю.
Помню, как ночью в мой второй понедельник в комнату снова пришел тот, первый мужчина. Так я поняла, что их было семь, и стала называть их по дням недели. Они же звали меня «сестрицей», хотя из них никто, по-видимому, не приходился друг другу братом. Однако Понедельник среди них считался за старшего, и его все слушались. Этот «братец» самый высокий из семи, но и он немного ниже меня, зато жилистый и тяжелый. Помню, как от него пахло брагой и потом. Помню, что уже не было так страшно. Я просто смотрела в стену и про себя считала. Когда я досчитала до четыреста семи, он ушел.
Вторник был хуже всех, я не хочу о нем вспоминать, но и забыть не могу. Скажу лишь, что его смерти я желаю больше собственной. Среда был одноглазым и всегда уходил прежде, чем я досчитаю до ста. Четверг никогда не разговаривал со мной. От этого было легче считать, не сбиваясь. Пятница, наоборот, постоянно что-то влажно шептал мне на ухо. Изо рта у него воняло кислым, а ладони его были холодными и мокрыми. Суббота – единственный, кто не трогал меня. Вид у него каждый раз делался смущенный. Он садился на край кровати и шепотом просил меня издавать звуки, пока я не досчитаю до тысячи. Я подыгрывала ему, это было несложно. Притворяться вошло у меня в привычку. Воскресенье был самым младшим среди них и еще не носил бороды. По сравнению с остальными, он вел себя робко и старался не смотреть на меня, а когда наши взгляды пересекались, он виновато отводил глаза. Слезая с меня, он брал мою руку и еще долго лежал рядом, никуда не уходя, говорил что-то про любовь, но его слова я никак не могла запомнить, словно, вылетев из его рта, они встречали невидимый барьер, доносясь до меня лишь приглушенным эхом.
