Пролог
Вселенная, по моим наблюдениям, редко бывает справедлива, но невероятно изобретательна в своей жестокости. Она скупа и однообразна в раздаче милостей, словно боится, что мы разгадаем её простой секрет счастья.
И тем поразительнее смотрятся на этом фоне те редкие искры доброты, что горят тем ярче, чем беспросветнее окружающая их тьма. В этом и заключается её безупречная ирония: она является одарить тебя любовью и смыслом ровно в тот момент, когда ты окончательно учишься обходиться без них.
Глава I. Клеймо
Рождение должно быть началом. Моё же стало приговором. Сразу, без лишних церемоний.
Из безмятежного небытия я был изгнан в мир резкого света и грубых звуков. И первым, что коснулось моего сознания, было не теплое прикосновение, не утешительный шепот. Это был холодный и ровный голос, словно сталь медицинского инструмента. В его интонации не было злобы – лишь усталое, почти профессиональное разочарование, с каким констатируют неустранимый дефект в дорогом материале. И этот голос поселил внутри ледяное, неосознанное еще знание: здесь мне не рады.
И прозвучала моя самая первая характеристика, мое кредо, отлитое в двух словах:
«Вороной…»
В этом слове не было поэзии. Лишь констатация факта, лишенного всяких иллюзий. Факта, который уже тогда, в первую секунду, становился бременем. Я был не желанным дитем, а явлением, которое лишь констатировали. Существование мое было отмечено не радостью, а безразличием, и от этого безразличия становилось стыдно за сам факт своего появления на свет.
Затем наступила пауза. И последовало дополнение, окончательно расставившее все по местам:
«…И глаза разные. К несчастью».
«К несчастью».
Эти два слова навсегда отделили меня от всего мира. Они повисли в воздухе приговором. Я был не просто новорожденным; я был проблемой. Ошибкой, которую допустили, дурным предзнаменованием, с которым теперь придется считаться. В этих словах не было ненависти – была констатация моей ненужности. Я ощутил это физически – будто я пятно на чистом холсте мироздания, лишний элемент, нарушающий своей сущностью идеальную гармонию. Мне было не больно – было пусто. Пусто от осознания, что твое единственное, данное при рождении право – право на существование – уже поставлено под сомнение.
Мой дизайн был отвергнут с первого же взгляда, и на мне поставили клеймо, которое я буду нести, как вериги. Но тяжелее этих вериг была та всепоглощающая отвергнутость, что заполнила меня. Чувство, что ты явился в мир непрошеным гостем, которому указали на его место в самом темном углу.