Караван догнал одиночку ближе к вечеру, когда отблеск солнца уже навис над боком высокой дюны. Девушка плелась по тропе, и потертая холщовая сумка, перекинутая через плечо, покачивалась в такт неровному шагу. Капюшон фарки закрывал голову, шаровары – ноги, но рубашку путница почему-то сняла, открыв зною обожженные руки.
Чужачка.
Она не обернулась, даже когда Шуким гортанно, зычно крикнул.
Ящеры замедлили шаг и остановились. Бросив короткий взгляд на подопечных, тоо хлестнул вожака по чешуйчатому крупу. Зверь нервно огрызнулся, прыгнул вперед и, поравнявшись с безучастной находкой, тяжело затоптался рядом. Раздвоенный язык то и дело выскальзывал из пасти, касался вытертых, пыльных камней и отдергивался. Даже в тени, даже на закате Священный путь была раскален, как литая сковорода.
– Что привело тебя на мой путь? – традиционное приветствие арахов вышло глухим и невнятным из-за закрывающей рот куфии.
Злой восточный ветер бросил песок в их лица. Он атаковал караван последний час, все яростнее и яростнее с каждым новым рывком. Горизонт скрылся за непроглядной рыжей стеной, и тоо подгонял караван, надеясь добраться до скалистой гряды прежде, чем буря доберется до них.
Яснее неба, что одиночке с обожженными руками не пережить этой ночи. И будет проклят тот караван, что не даст приют погибающему.
Она остановилась, словно только сейчас сочла присутствие огромного ездового ящера чем-то значимым. Пошатнувшись, подняла глаза и прищурилась, рассматривая наездника. Будто ожидала, что тот растает, как и прочие миражи, что делили с ней дорогу прежде. Грязное лицо не защищал даже жалкий платок, и тоо поспешно опустил край куфии.
Чужачка наградила его длинным немигающим взглядом. Непонятно, понравилось ей увиденное или нет. Шуким не отличался особой красотой – широкое лицо бронзового цвета, темные глаза, крючковатый нос над узкими губами, искривленными старым шрамом.
Как и все в караване, поверх рубашки тоо носил яркую полосатую безрукавку – фарку. В отличие от женской, длинной, она едва доходила до середины бедра и не путалась в ногах у наездника.
– Ты понимаешь меня? – когда Шуким свесился с седла, чтобы не перекрикивать ветер, из-за ворота рубашки выскользнул и закачался на длинной цепочке треугольный медальон. – Воды?
Помедлив, путница кивнула. Тоо неспешно, нарочито неспешно снял с пояса обитую кожей флягу. Выхватив ее из заскорузлых пальцев, чужачка принялась пить жадно, взахлеб, так, словно последние несколько дней не позволяла себе больше одного-двух глотков за раз. Когда она запрокинула голову, тоо разглядел на шее бледную полоску. Такие могут появиться по сотне причин, лишь одна из которых – ошейник рабыни.
