Тьма пряталась в углах огромной залы, освещаемой десятками факелов. Они горели слишком ярким алым пламенем с зелёными сполохами, таким, что сразу было понятно: это не огонь, дарящий тепло, да и свет их – скорее окрашенная тьма. Иная тьма.
Иногда пламя отчаянно трепыхалось, словно кто-то огромный набирал полную грудь воздуха и дул на него, что есть сил. Тогда чернота отбирала немного пространства у своей противницы, её щупальца стелились по полу и потолку, стремясь приблизиться к центру зала и достать до тех, кто там собрался. Но каждый раз пламя выравнивалось, вспыхивало чуть ярче, и тьма отступала, снова скрываясь в щелях, шипя и поскуливая.
Пятеро сидели в креслах с высокими спинками, устланных мехами и щедро украшенных золотом и драгоценными камнями. Каждое из кресел можно было бы назвать произведением искусства. Одно было драконом, выточенным из цельного куска чёрного камня: его голова нависала над сидящим, глаза мрачно блестели огромными рубинами, а с клыков, казалось, стекали капли яда – зелёные изумруды, его крылья прикрывали хозяина с боков, а хвост был поднят и готов ударить. Второе застыло снежно-белым гориллоподобным зверем, поднявшим лапы с внушительными когтями и оскалившим огромную пасть. Третье, в виде кракена, распластало тёмно-бордовые конечности, задрав их концы, усыпанные присосками и крючками. Четвёртое тоже вышло из моря – отвратительного вида нефритовая рыбина, с узкой щелью рта и тысячью мелких зубов в нём, высоко задрала хвост и раскинула острые, как бритва, плавники. Пятое – свернувшийся кольцами бурый с красными прожилками червь, истекающий слизью.
В центре стояла огромная чаша, из глубины которой высоко поднималось то же самое ярко-алое пламя, что загоняло назойливый, но беспомощный мрак, обратно в тесные щели.
– Когда мы уже успокоим этих назойливых аборигенов, – подал голос сидящий на черве тощий, как скелет, человек с бледной полупрозрачной кожей, коротким седым «ёжиком» на голове и колючими глазами, зрачки в которых почти сливались с льдистой радужкой.
– Не успокоим, а упокоим, Арс. Они мне все кишки уже вымотали, – отозвался, причмокивая губами и как будто захлёбываясь собственной слюной, толстяк, расплывшийся своей тушей на теле кракена.
– У тебя и кишок-то нет, Тэн, – проворчал глубокий старик с окладистой седой бородой и испещрённым глубокими морщинами лицом, потирая поднятый вверх ус тёмно-зелёной рыбы, образующей подлокотник, – Непонятно, зачем ты вообще ешь… Но тут с тобой не поспоришь: надоели эти недобитки.
– А я предлагал вычистить тут всё с самого начала, – встрял выглядевший лет на тридцать смуглокожий здоровяк в нескромном наряде, не скрывающим рельефную мускулатуру, – Залили бы эти их Навь, Явь и Правь Проклятым пламенем, и дело с концом.
