Царь умирал мучительно. Он и раньше не отличался дородностью, а уж теперь, когда костлявая протянула руку, и вовсе стал походить на скелет. На обтянутом кожей черепе орлиным клювом выдавался нос, редкие седые волосы белой метелью обрамляли лицо, глаза, некогда горевшие голубым пламенем, потускнели и запали, длинные узловатые пальцы судорожно скребли по расшитому золотом покрывалу, а изо рта вырывалось хриплое дыхание.
Седовласый лекарь, еще несколько мгновений назад сновавший подле постели, встретился взглядом с вошедшим в комнату молодым мужчиной и, поклонившись, поспешно выскользнул из спальни, тщательно прикрыв за собой дверь. Любой зритель был бы сейчас лишним.
Сын опустился на край кровати, прикрыл ладонью руку отца.
Тяжелые набухшие веки вздрогнули:
– Ты пришел… – хриплый вздох больше походил на клекот.
– Как только смог, – хмуро согласился сын. – На рубежах неспокойно.
– Понимаю. Как и всегда… – новый вздох, хриплый кашель. –Там…
Сын проследил за взглядом отца. Потухающий взор был направлен на небольшой резной ларец, оставленный в дальнем углу.
– Возьми… Там…
Молодой мужчина встал, подхватил с пола ларец, вновь опустился на краешек кровати, откинув крышку. На острых скулах заиграли розовые отблески, вырывающиеся со дна шкатулки.
Старик закашлялся:
– Ломай.
Сын, и без того не отличавшийся смуглостью, побледнел еще сильнее:
– Зачем?! Ты поправишься! Мы найдем кузнеца, я уже послал слуг. Он перекует, и тогда…
Хриплый смех:
– Ломай… Я стар…
– Тебе всего девятьсот лет! Дед прожил полторы тысячи! – он спорил с отцом и понимал, что весь этот разговор бесполезен. Все давно решено…
Тонкие губы умирающего тронула улыбка, превратившая изможденное лицо в чудовищный оскал:
– Были… другие времена… Ломай…
Сын закусил губу и медленно опустил руку в ларец. Едва слышный треск – тяжелый перстень на указательном пальце легко разбил тонкую скорлупу.
Старик шумно втянул воздух, в груди что- то заклокотало:
– Ломай…
Длинные пальцы коснулись холодного металла.
Старик захлебнулся от боли, почувствовав, как смерть сжала пальцы на сердце.
– Не… верь… сове…
Тихий щелчок.
На тонких губах, искривленных судорогой, выступила сизая пена…
…Он вышел из спальни отца, медленно, неслышно закрыл за собой дверь и прижался спиной к гладкому дереву.
На плечо легла ледяная ладонь – холод чувствовался даже через толстую ткань алого кафтана – седовласый лекарь осторожно отстранил вышедшего в сторону и проскользнул в опочивальню – лишь мелькнул в дверях чешуйчатый хвост.
Казалось, было слышно, как сыплются песчинки в часах, стоящих на небольшом столе в изголовье кровати…
