– Ты не можешь уехать сейчас, – сказал Дэннель Холм сыну. – Мы в любой момент можем оказаться в состоянии войны. Может быть, мы уже в нем находимся.
– Именно поэтому я и хочу уехать, – ответил молодой человек. – По всей планете по этому поводу собираются тучи круачери. Где же мне сейчас быть, как не со своим чосом?
Произнес он это уже на другом языке. Птичьими стали не только слова.
Сам акцент изменился. Он не пользовался больше языком Авалона – англиком с примесью планха, чистые гласные, резкие "р", "м", "н" и "т", как молоточки, речь углубленная, замедленная и разделенная на предложения.
Это скорее походило на то, как если бы он пытался перевести для слушателя-человека мысли итрианского мозга.
Человек, чье изображение виднелось на экране, не возразил: «Ты мог бы остаться с семьей», как он это хотел сделать, повинуясь первому побуждению. Вместо этого Дэннель Холм спокойно сказал:
– Понимаю. Ты больше не Крис, ты – Аринниан. – Лицо его после этих слов как будто постарело.
Молодой человек был глубоко задет, но экран остановил движение его пальцев.
– Я навсегда останусь Крисом, папа, – сердито бросил он. – Но при этом я и Аринниан. И к тому же, если разразится война, нужно будет приготовить к ней чосы, не так ли? Я хочу помогать, я не улечу слишком далеко.
– Конечно. Счастливого пути!
– Передай привет маме и всем остальным!
– Почему бы тебе самому с ней не поговорить?
– Ну… э… я действительно очень спешу. И потом ничего особенного ведь не происходит. Я направляюсь в горы, как обычно, и. Э.
– Конечно, – сказал Дэннель Холм. – Я им передам. А ты передай мой привет своим.
Второй марчварден Лаурианской системы выключил свой фон.
Аринниан отвернулся от прибора. На мгновение он сморщился, нервно покусывая губу. Он терпеть не мог причинять огорчения людям, которые о нем заботились. Но почему они не могут понять? Их род называет это «становиться птицей», как будто процесс получения чоса является некоей модой тех, кто отрицает создавшую их расу. Даже сосчитать невозможно, сколько часов он провел, пытаясь убедить своих родителей и других родичей, мыслящих столь же ортодоксально, в том, что он расширяет и очищает свою человечность.
В памяти его возникла часть диалога:
– Пойми же, папа, две расы не могут в течение поколений населять один и тот же земной шар без того, чтобы не проникнуться глубоким взаимным пониманием. Почему ты занимаешься небесной охотой? Почему Феруну подают вино за столом? Все эти символы имеют самое глубокое значение.
– Я все это прекрасно понимаю. Ты делаешь мне честь, считая меня наивным простаком, да? Суть в том, что ты совершаешь слишком большой прыжок!
