Почти у самой дороги стоял одноэтажный домик – там когда-то жила Луэлла Миллер, о которой в деревне шла дурная слава. Она умерла много лет назад, но некоторые местные жители еще наполовину верили в историю, слышанную в детстве, несмотря на то что прошедшее время придавало ей несколько иную окраску. Где-то в глубине души каждого из них, хотя сами люди вряд ли в этом признались бы, еще жили остатки дикого, первобытного страха их предков, современников Луэллы Миллер. Даже молодые люди, проходя мимо, с содроганием смотрели на старый дом, дети никогда не играли около него, как играют обычно в заброшенных жилищах. Все стекла в окнах старого дома Миллеров были целы; в них отражался свет утреннего солнца, отбрасывая изумрудные и голубые блики; покосившуюся входную дверь ни разу не открывали, хотя ни замков, ни засовов на ней не было. С тех пор как Луэллу Миллер вынесли отсюда, в доме никто не жил, кроме одной несчастной старухи, у которой никого на всем свете не осталось и которой некуда было идти, разве что ночевать под открытым небом. Эта старуха, пережившая всех своих родных и друзей, провела в доме всего неделю, а затем однажды утром соседи не увидели дыма из ее трубы и, собравшись группой в дюжину человек, пошли внутрь и обнаружили ее мертвой на кровати. Насчет причин ее смерти ходили некие темные слухи: говорили, что на мертвом лице застыло выражение такого ужаса, что было ясно, в каком состоянии душа ее покидала бренное тело. Старуха была еще крепкой и здоровой, когда вошла в этот дом, и все же через семь дней она умерла; казалось, что она пала жертвой какой-то зловещей силы. Священник в своей проповеди сурово обрушился на грех суеверия, но слухи остались. Деревенские жители скорее согласились бы оказаться в приюте, чем жить в проклятом доме. Бродяги, услышав рассказы о нем, не осмеливались искать здесь прибежища – настолько силен был суеверный страх, висевший над домом почти полвека.
В деревне остался лишь один человек, своими глазами видевший Луэллу Миллер. Этой женщине давно перевалило за семьдесят, но она была на удивление бодра и хорошо сохранилась. Она шагала по улицам, прямая как стрела, только что выпущенная из лука жизни, и всегда посещала церковь – и в дождливую, и в ясную погоду. Она никогда не была замужем и много лет прожила в доме через дорогу от хибары Луэллы Миллер.
Женщина не страдала старческой болтливостью, но, если уж она решала заговорить, ничто не могло ее остановить, и, решив говорить правду, она шла до конца. Именно она могла описать жизнь и злодеяния Луэллы Миллер – хотя, возможно, последнее она намеренно преувеличивала, – и ее внешность. Когда старуха начинала свою историю – а она обладала даром рассказчика, хотя облекала свои мысли в грубый диалект родной деревни, – слушатели словно видели перед собой Луэллу Миллер. Если верить женщине, Лидии Андерсон, Луэлла была красавицей довольно редкого в Новой Англии типа. Она была стройной, гибкой, словно сгибалась, но не ломалась под натиском судьбы. У нее были прямые блестящие светлые волосы, уложенные косами вокруг приятного удлиненного лица. В ее голубых глазах словно застыла некая мольба, руки были маленькие, беспокойные, и все ее движения отличались удивительной грациозностью.
