Когда стало темнеть и в морозном небе одна за другой зажглись звезды, Усугук неслышно, как лис, приблизился к кучке слепленных из снега хижин. С утра мело, и старейшину селения окружала теперь серо-белая арктическая пустыня, простиравшаяся во все стороны до ледяной линии горизонта. То тут, то там из-под наброшенного на мир покрывала проступали черные ребра навсегда и насквозь промерзшей земли, похожие на кости древних зверей. Ветер усиливался, и колкая крупа секла щеки, набиваясь под меховой капюшон парки. Раскиданные вокруг иглу были мрачны, как могильники.
Но Усугук не обращал на все это никакого внимания. Он ощущал лишь всепоглощающий благоговейный ужас, заставлявший быстрее биться сердце.
Когда он вошел в свою хижину, собравшиеся вокруг костра, питаемого сухим мхом, женщины, все как одна, встрепенулись. Во взглядах, обращенных к нему, сквозила боязнь.
– Мокток э инкаррток, – сказал он. – Настало время.
Не говоря ни слова, женщины дрожащими руками собрали свои незатейливые орудия. Костяные иглы вернулись в мешочки, скребки и ножи для выделки шкур нырнули под парки. Одна из женщин, жевавшая, чтобы размягчить, сапоги из тюленьей кожи, заботливо завернула их в грубую ткань. Затем все они встали и поочередно выскользнули через служившую дверью дыру. Последней шла Нулата, склонив голову от стыда и от страха.
Шкура карибу вновь упала, скрыв дыру-вход, а заодно и вид на кучку иглу и на пустынную ледяную поверхность замерзшего озера, уходившую к опускавшемуся за горизонт солнцу. Несколько мгновений Усугук стоял, пытаясь забыть о тревоге, навалившейся на него, подобно тяжелой меховой шубе.
Наконец он повернулся. Нужно было еще многое сделать, а времени оставалось мало.
Торопливо пробравшись в заднюю часть иглу, шаман отбросил в сторону груду шкур, под которыми обнаружился ящичек из блестящего черного дерева. Осторожно поставив шкатулку перед костром, Усугук достал из-под тех же шкур бережно сложенное ритуальное одеяние – амаути. Стащив через голову парку, он влез в него, позвякивая замысловато переплетенными бусами, затем сел, скрестив ноги.
Он сидел так с минуту, поглаживая шкатулку пальцами, сильно иссохшими за долгую жизнь. Откинув крышку, старейшина вынул один из лежавших внутри амулетов, ощущая исходящую от него силу и чутко прислушиваясь к тому, что тот говорит ему, а затем положил вещицу обратно. Так он перебрал все предметы, постоянно чувствуя страх, таившийся где-то глубоко внутри его, подобно непереваренному китовому жиру. Усугук хорошо знал, что предвещает жуткое знамение, свидетелями которого стали все обитатели здешних мест. До сих пор такое на памяти его племени случалось только единожды, много поколений назад, хотя рассказы об этом событии, из года в год звучавшие у костров в заснеженных иглу, по-прежнему повергали людей в столь сильный трепет, как будто оно произошло лишь вчера.