Очнулся Антон от зуда во всём теле, словно тысячи насекомых устраивали олимпийские игры на его коже, к тому же, раскалывалась голова. Из открытого окна сквозило, раздвинутые шторы впускали слепящие огни фар припозднившихся автомобилей. По периметру комнаты горели свечи, огни извивались в зловещем танце. Надо смахнуть насекомых, но рукой не пошевелить, он поднял взгляд – прочная верёвка опутала кисти и прочным узлом удерживала их привязанными к спинке кровати. Антон посмотрел на неподвижные ноги – тоже привязаны.
В мерцающих огнях прекрасная юная женщина возрастом около двухсот миллионов лет, с телом, раскрашенным под древесную кору, с презрением наблюдала за его подёргиваниями. Она держала стопку бумаг – он узнал свою диссертацию, – подбрасывая по листочку под потолок; белые плотики с пассажирами – мелкими буквами – планировали по комнате. Красавица сняла с шеи длинную дорожку цветастого шарфика – подарок Антона, запихнула ему в глотку, развернулась, подхватила с кресла своё платье, ненадолго скрылась в душе. Выйдя из душевой, легким шагом приблизилась к раскрытому окну и по-кошачьи ловко выпрыгнула наружу.
***
Тремя месяцами раньше.
Молодого аспиранта Антона Антонова распирало от удачно подвернувшейся шикарной темы для диссертации. Ещё бы! Его научному руководителю после многолетних попыток удалось, наконец, вывести из анабиоза молодую женщину, проспавшую миллионы лет в капсуле с биологическим раствором неизвестного науке состава. Событие редкое, уникальное, сулящее защиту не одной, а целого роя диссертаций.
Узнал Антон о необычной находке давно – ещё в детстве из рассказа соседа Петровича, когда-то работавшего начальником смены угольного разреза. Соседи всегда жили дружно, вместе отмечали праздники. В одно из таких дружеских застолий, опрокинув крепкую рюмочку под солёные огурчики, Петрович и проболтался как было дело:
«Слышь, Гришка, наш экскаваторщик, вваливается в бендёжку и орёт во всю глотку:
– Петрович, так тебя разэдак, поди глянь, чего в карьере!
– Иди ты к монаху, Гришка, – отвечаю, – нет резона таскаться по твоей прихоти!
А он, зараза, не отстаёт:
– Иди, Петрович! Баба там! В гробу!
Ну, думаю, глюки у парня, скоро чертей ловить начнёт.
– Не бреши, – говорю, – пьяная морда. Иди проспись. В гробу! Ещё скажи, что ты его ковшом разворотил.
Он, слышь, клянётся, божится:
– Да я ни в одном глазу. Гроб, ну, того. Крышка прозрачная. Баба как есть, в платье, с косами, бусы там…
Я опять не верю:
– Ты, поди-ка, Пушкина детям на ночь читал: «В том гробу лежит царевна».
