Я хорошо помню день, когда всё изменилось. Эти изменения оказались гораздо страшнее тех, что произошли в моей жизни после появления младшего брата, и я думал, что хуже уже быть не может. Но тогда, в одиннадцать, я был ещё слишком наивен. С тех пор прошло два года, и теперь я посмеиваюсь над собой прежним. Пусть даже сейчас мне совсем не до смеха.
Это началось в парке, хотя от дремучего леса его отличают лишь растрескавшиеся асфальтированные дорожки, сохранившиеся с давних времен, да и те едва заметны под многолетним слоем опавшей листвы и сучков: никто никогда их не чистит, но из-за асфальта они не зарастают травой и побегами деревьев. Зато сверху над ними тесно сплелись ветви мохнатых сосен и искореженных кленов, отчего повсюду образовалась разветвленная сеть темных тоннелей, идти сквозь которые бывает жутко даже в ясный солнечный день. Особенно страшно там, где растет много кленов, проникших в сосновый бор из-за близости города. Я стараюсь на них не смотреть. Однажды, лет пять назад (это было ещё в то время, когда отец у меня был настоящий), мне показалось, что среди тёмно-серых корявых стволов притаилось огромное тысячелапое чудовище: замерло и ждёт, когда я подойду поближе, чтобы сцапать. Сморщенная кожа, изрезанная частыми глубокими бороздами, сливалась с кленовой корой, но слегка шевелилась, будто вздымалась от дыхания. Тогда я был ещё мелкий и перепугался так, что родители долго не могли меня успокоить. С тех пор я не смотрю на клёны в этом парке – всё-таки они здесь странные. А в городских дворах клёны выглядят, как обычные деревья.
Возможно, все дело было в тенях, отбрасываемых раскачивающимися на ветру сосновыми ветвями, но, как выяснилось, была и другая причина. После той моей истерики мама отвела меня к окулисту, проверить зрение. Хотя я слышал, что родители спорили насчет психиатра. Папа был категорически против, а мама тогда сказала ему: «Я не переживу, если у него окажутся такие же «тараканы» в голове, как и у тебя!» Не знаю, обиделся ли папа, но я даже немного рассердился. А потом понял, что мама нервничает: все-таки орал я часа два, не меньше, упрямо доказывая, что точно видел живое чудовище. Папу так жалко было! Ведь только о всяких странных типах говорят, что у них «тараканы в голове».
Вскоре после этого мой папа исчез, и появился другой, которого мне никогда не было жалко. Даже наоборот, всё время хотелось, чтобы он попал в какую-нибудь передрягу. Не знаю, почему: новый папа меня не обижал, ни разу не ударил, хотя я, если честно, очень даже напрашивался и всячески портил ему жизнь. Ах, да! Всё же была одна оплеуха. Но об этом потом.
