Ксенос и фобос
– Видите ли, в то время я уже верил в
Посещение, но я никак не мог заставить себя поверить
паническим корреспонденциям о горящих кварталах,
о чудовищах, избирательно пожирающих стариков и
детей, и о кровопролитных боях между неуязвимыми
пришельцами и в высшей степени уязвимыми, но неизменно
доблестными королевскими танковыми частями.
А. и Б.Стругацкие. Пикник на обочине
Ксенофобия (от греческих слов Xenos (чужой) и Phobos (страх) –
навязчивый страх перед другими людьми, а также ненависть,
нетерпимость к кому-либо или чему-либо чужому, незнакомому,
непривычному.
Пусть это будет прологом, хоть и не рекомендуется начинать книгу со сцены похмелья
Просыпаться было очень тяжело и болезненно. Просыпаться было просто мутно и тошно. Во рту буквально саднило от сухости – видимо, храпел всю ночь, лежа на спине, открыв рот и закинув голову за подушку. Шею ломило. Наверное, от того же. Голова кружилась, даже лежа, не двигаясь. Глаза упорно отказывались открываться – веки были тяжелыми и как будто даже шершавыми изнутри.
«Приехали уже, что ли?»
Поезд где-то стоял, и видно давно уже, потому что слишком тихо и пусто было в купе, в котором еще вчера вечером они так душевно пообщались с какими-то командировочными из столицы.
– Вставай, сука! – и чем-то твердым в бок.
Ох… Это еще что такое? Больно же!
Василий с трудом открыл глаза и уставился в верхнюю полку, пытаясь сфокусировать взгляд. Голова сразу закружилась еще сильнее.
– О-о-ой…, – простонал он.
– Что, падла, может, похмелиться тебе принести-подать? Встать, я сказал!
Огромная волосатая рука с засученным серым рукавом собрала рубаху на груди, скомкала, и стащила его на пол между нижними полками. Перед глазами все поплыло, внутренности подскочили к горлу, зашевелились где-то сразу под кадыком, и с большим трудом удалось оставить их где-то внутри. Судорожно сглотнув, Василий тяжело поднял глаза от грязного коврика, в который уткнулся носом. Перед ним возвышались две пары высоких черных ботинок, переходящих еще выше в мешковатые темно-серые форменные брюки. Осторожно, стараясь не мотнуть головой, он как жук повозился, неуклюже переворачиваясь на спину, присел на корточки…
– Ох, блин…
– Это он, он, – испуганно защебетала за спинами крупных мужиков в форме и с короткими автоматами, выглядевшими какими-то игрушечными в их здоровенных руках, проводница, еще вечером умильно улыбавшаяся подвыпившим мужикам, радушно приглашающим ее в свое купе.
– Документы! Эй, ты, чмо похмельное, документы какие есть? Слышь, ты!
– Ща-а-а…, – сухой язык совсем не двигался. Губы потрескались от жажды. Что же они вчера такое пили-то? Ядреное такое… Термоядерное, черт его… И почему все ушли, бросив его одного? Или же он так был пьян, что даже разбудить не смогли? Что вообще происходит? И почему здесь милиция? Проводница, видать, вызвала? Вот ведь гадость-то какая…
