– Да-да, я вас знаю! – в голосе Зиверса зазвенели торжественные нотки. – Вы же служили у покойного графа Сольмс-Лаубаха! – Он перешел на русский. – В СД с ног сбились, в поисках переводчика Алекса Волкоффа, а он в здешнем захолустье ошивается!
Шарфюрер недоуменно переводил взгляд с фальшивого гауптштурмфюрера на меня и обратно. Кобура с пистолетом все еще лежала на столе и добраться до нее шарфюрер не успеет точно.
– Молчите, герр Алекс? – глумливо осведомился Зиверс. – Или как прикажите вас теперь величать?
Я сделал вид, что под тяжестью разоблачения мои плечи поникли, а живот прихватило. Прижав к нему левую руку, я согнулся пополам, правой выхватывая из-за голенища заточку.
– Именуйте меня Красным Вервольфом! – процедил я.
Не знаю, успел ли этот липовый гауптштурмфюрер удивиться. Во всяком случае, арийские свои глазенки он выпучил, но это от того, что заточка проткнула ему горло. А вот шарфюрер – успел, но ненадолго. Он вдруг захрипел, лицо налилось нездоровой краснотой. И вместо того, чтобы рвануться к заветному «Вальтеру», он вдруг вцепился пальцами в воротник, закатил глаза и рухнул прямо под ноги своему начальству. Ноги его несколько раз конвульсивного дернулись, и старик затих.
Я заботливо наклонился к нему, пошлепал по щекам, потом приложил пальцы к шее, в поисках ниточки пульса. Готов. Апоплексический удар. Видать, этому пожилому фрицу и раньше нездоровилось. Появление во вверенном ему собачьем хозяйстве герра Зиверса, а пуще всего – скоропостижная кончина последнего завершили естественный процесс медленного умирания во славу Рейха. Что ж, фриц, туда тебе и дорога. Спасибо, что не пришлось с тобою возиться.
Однако перед тем, как за тобой и твоим боссом из Вальгаллы прибудут валькирии, вы оба сослужите мне добрую службу. Выдернув из кармана носовой платок, я тщательно протер лезвие заточки, затем этим же самым платочком обернул рукоять эсэсовского кортика, который висел в ножнах на поясе у покойного генсека Аненербе, извлек ножичек и аккуратно сунул его в скрюченные пальцы шарфюрера. Заточку пришлось спрятать до времени в выдвижной ящик стола. Игру я затеял весьма рискованную, но она стоила свеч. После убийства Зиверса мне нельзя просто так смыться. Если я, конечно, хочу продолжать служить Родине, а не ныкаться по лесам.
Придав телам дохлых фашистов соответствующее разыгравшейся драме положение, я отпер кабинет, выскочил из него и заблажил, что есть мочи:
– Помогите! – на немецком, само собой.
Застучали сапоги и вскоре в кабинет ворвалась охрана. Меня отпихнули в сторону. Уставились на трупы, один из которых был к тому же в мундире гауптштурмфюрера. Ближайший ко мне солдат рявкнул, приказав поднять лапы вверх, но этим и ограничился. Послышались решительные шаги, и к нам присоединился мой дедуля. Увидев дохлого Зиверса, он побледнел, обвел диким взором помещение, узрев меня, попытался что-то то ли спросить, то ли приказать, но челюсти его клацнули, не в силах выдавить ничего, кроме нечленораздельного воя. Видя, что Анхель Вольфзауэр не в силах сформулировать вопрос, слово взял фельдфебель из охраны:
